Борис Батыршин
Внеклассная работа
Часть первая. Чужой февраль
– Так, дети, ещё раз последнюю сцену! Сёма, Лёша, по местам! Как девочки закончат диалог – сразу вступаете вы. И не прозевайте, как в прошлый раз!
Сёмка тяжко вздохнул и поплёлся на своё место. Ему нравилось играть в театре, но сколько можно прогонять один и тот же эпизод! Тем более, такая пьеса…
Английский театр 284-й школы города Москвы ставил «Чарли и шоколадную фабрику». Выбора Сёмка не одобрял – неужели мало английских пьес и книг, чтобы перепевать голливудскую лабуду? Вон в прошлом году ставили «Робин Гуда»… И, к тому же, скажите на милость, кому в восьмом классе интересна эта конфетная история? Взрослые ведь люди – можно выбрать и что-нибудь посерьёзнее. Вот, к примеру, рассказ О'Генри про мошенника, который разводит «продвинутого» фермера, сразу отбивает охоту смотреть фигню, вроде «Магазина на диване»! Увы, не поняли. Вот и приходится изображать теперь «шоколадного короля»…
Сёмка, как мог, отбивался от этой чести. Но всё зря – высокий, стройный, с неизменно насмешливым выражением на лице, он как нельзя лучше вписался в экранный образ. Цилиндр и фрак из театрального проката завершили трансформацию – оставалось лишь саркастически ухмыляться, приправляя реплики изрядной толикой яда. Людмила Ивановна недовольно качала головой, хмурилась, но молчала: хватало возни с другими исполнителями, не столь артистичными.
– Вознесенский! Проснись! Твоя реплика!
Сёмка вздрогнул.
– Да, Людмилванна, простите, сейчас…
Англичанка у них классная. Пожилая, сухонькая, она в свои шесть с лишним десятков сохранила юношескую порывистость движений. «Шестидесятница» – говорит про неё дядя Витя. Это мамин друг; отец Сёмки давным-давно живёт в другом городе, а дядя Витя одинаково охотно обсуждает и обновления к онлайн-играм, и новости политики, до которых Сёмка с недавних пор сделался большим охотником. Дядя Витя и в школу захаживает – это он помог соорудить декорации для спектакля. А в прошлом году притащил для «Робин Гуда» охапку луков, настоящих железных кольчуг со шлемами и тяжёлых, упоительно оттягивающих руку мечей и кинжалов.
Школа у них замечательная. Старое, довоенной постройки четырёхэтажное кирпичное здание; фасад украшен алебастровыми медальонами с профилями Менделеева, Ломоносова и других светил. Высоченные потолки, пол из старинного – сразу видно! – тёмного дубового паркета. Диван с кожаными валиками и резной деревянной спинкой, стоящий в учительской бог знает с каких времён. И неповторимый, сладковатый аромат: Татьяна Леонидовна, классная руководительница восьмого «В», рассказывала, что раньше полы в их школе натирали самым настоящим воском. И его запах никак не может выветриться, хотя с тех пор прошло почти семьдесят лет. Из-за этих полов учителя особо свирепствовали по поводу сменной обуви. Раньше, в младших классах, это раздражало Сёмку несказанно: до дома на Верхней Радищевской две минуты бега, а тут – переобувайся каждый раз! Потом привык – полы слыли предметом всеобщей гордости, а Сёмка, конечно, был патриотом родного учебного заведения.
– Так, всё, перерыв. – Англичанка устало взмахнула рукой. – Лямова, Овчинникова – неужели трудно наконец выучить текст? Через неделю премьера!
Из-за двери актового зала раздалась бархатная мелодия – закончился четвёртый урок. Раньше в школе звонок был дребезжащим, металлическим, пронзительным. Теперь не то – каждую неделю выбирается новая мелодия, оповещающая о начале и окончании занятий. Сёмка назло поставил на телефон старомодный сигнал – звонкий, задорный, как на старых-старых телефонах с наборным диском. Дома, в коридоре, висит такой – в белом пластиковом корпусе. Маман наотрез отказывается менять его на современный. Дисковый старичок служит, скорее, элементом интерьера – Сёмка не припомнил бы, когда последний раз пользовался этим анахронизмом. А вот звук аппарата ему нравился и к тому же позволял выделиться на фоне мяукающих песенок и попсовых мелодий.
– Все свободны, до завтра! – Людмила Ивановна укоризненно, поверх очков взглянула на «актёров». А те, сгрудившись на краю сцены, преданно смотрели на неё: англичанку в школе любили, загонять палкой в английский театр никого не приходилось. – И, прошу вас, выучите, наконец, слова!
С облегчением выдохнув: «До свиданья, Людмилванна!» – «актёры» кинулись к своим рюкзачкам. От перемены осталось минут десять, не больше – англичанка сняла их на репетицию только на один урок. Сегодня прогон был «костюмным»; девчонки, хихикая, удалились в тесную каптёрку за сценой, а мальчики принялись стаскивать нелепые цветные пиджаки прямо в зале.