Помимо этого, я приготовил три рогатки, удочку и сачок для ловли тропических бабочек.
И на другой день, когда наши родители уехали в город, а Стёпкина мать ушла на речку полоскать бельё, мы покинули нашу деревню Пески.
Мы пошли по дороге через лес.
Впереди бежала Стёпкина собачка Тузик. За ней шёл Стёпка с громадным мешком на голове. За Стёпкой шла Лёля со скакалкой. И за Лёлей, с тремя рогатками, сачком и удочкой, шёл я.
Мы шли около часа.
Наконец Стёпа сказал:
— Мешок дьявольски тяжёлый. И я один его не понесу. Пусть каждый по очереди несёт этот мешок.
Тогда Лёля взяла этот мешок и понесла его.
Но она недолго несла его, потому что выбилась из сил.
Она бросила мешок на землю и сказала:
— Теперь пусть Минька понесёт!
Когда на меня взвалили этот мешок, я ахнул от удивления: до того этот мешок оказался тяжёлым.
Но я ещё больше удивился, когда зашагал с этим мешком по дороге. Меня пригибало к земле, и я, как маятник, качался из стороны в сторону. Пока наконец, пройдя шагов десять, не свалился с этим мешком в канаву.
Причём сначала упал в канаву мешок, а потом, на мешок, упал я. И хотя я был лёгкий, тем не менее я ухитрился раздавить все стаканы, почти все тарелки и глиняный рукомойник.
Мы с грустью вытащили черепки из мешка. И Стёпка ударил меня по затылку, сказал, что таким, как я, надо сидеть дома, а не пускаться в кругосветное путешествие.
Потом Стёпка свистнул собаку и хотел её приспособить для ношения тяжестей. Но из этого ничего не вышло, потому что Тузик не понимал, что мы от него хотим.
Тем более что мы и сами не очень-то понимали, как нам под это приспособить Тузика.
Тогда Стёпка велел нам всем вместе нести этот мешок.
Ухватившись за углы, мы понесли мешок. Но нести было неудобно и тяжело. Тем не менее мы шли ещё два часа. И наконец вышли из леса на лужайку.
Тут Стёпка решил сделать привал. Он сказал:
— Всякий раз, когда мы будем отдыхать или когда будем ложиться спать, я буду протягивать ноги в том направлении, в каком нам надо идти. Все великие путешественники так поступали и благодаря этому не сбивались со своего прямого пути.
И Стёпка сел у дороги, протянул вперёд ноги.
Мы развязали мешок и начали закусывать.
Мы ели хлеб, посыпанный сахарным песком.
Вдруг над нами стали кружиться осы. И одна из них, желая попробовать мой сахар, ужалила меня в щёку.
От этого моя щека вздулась, как пирог. И я захотел вернуться домой. Но Стёпка не позволил мне об этом думать. Он сказал:
— Каждого, кто захочет вернуться домой, я привяжу к дереву и оставлю на съедение муравьям.
Перед тем как пойти дальше, Стёпка выкинул из мешка почти всё, что там было, и мы пошли налегке.
Я шёл позади всех, скуля и хныча. Моя щека горела и ныла.
Лёля тоже не была рада путешествию. Она вздыхала и мечтала о возвращении домой.
Мы продолжали идти в плохом настроении.
И только у Тузика настроение было ничего себе. Задрав хвост, он гонялся за птицами и своим лаем вносил излишний шум в наше путешествие.
Наконец стало темнеть. Стёпка бросил мешок на землю. И мы решили тут заночевать.
Мы собрали хворосту для костра. И Стёпка извлёк из мешка увеличительное стёклышко, чтоб разжечь костер.
Но, не найдя на небе солнца, Стёпка приуныл. Мы тоже огорчились. И, покушав хлеба, легли в темноте.
Стёпка торжественно лёг ногами вперёд, говоря, что утром нам будет ясно, в какую сторону идти.
Стёпка тотчас захрапел. И Тузик тоже засопел носом. Но мы с Лёлей долго не могли уснуть. Нас пугали тёмный лес и шум деревьев.
Сухую ветку под головой Лёля вдруг приняла за змею и от ужаса закричала.
А упавшая шишка с дерева напугала меня до того, что я подскочил на земле, как мячик.
Наконец мы задремали.
Я проснулся оттого, что Лёля теребила меня за плечи. Было раннее утро. И солнце ещё не взошло.
Лёля шёпотом сказала мне:
— Минька, пока Стёпка спит, давай повернём его ноги в обратную сторону. А то он заведёт нас, куда Макар телят не гонял.
Мы посмотрели на Стёпку. Он спал с блаженной улыбкой.
Мы с Лёлей ухватились за его ноги и в одно мгновение повернули их в обратную сторону, так что Стёпкина голова описала полкруга.
Но от этого Стёпка не проснулся.
Он только застонал во сне и замахал руками, бормоча: «Эй, сюда, ко мне…»