Весь ее монолог разрывается для меня в отдельные, ничего не стоящие слова, которые тонут в глубинах моей собственной боли, напрочь лишаясь смысла. Ее правда остается правильной и верной только для нее же. Я не воспринимаю ничего, не хочу слышать ни звука, оправдывающего поступок матери. Она решила за меня. Она поступила правильно только для самой себя. Разве думала эта целомудренная женщина, что мне будет от этого плохо? Разве решать мою жизнь за меня – это правильно? Кто дал такое право? Кто наградил полномочиями другого человека решать мою судьбу, пусть даже этот человек был моей матерью? Что ты говоришь сейчас там о семье? О ценностях? О благородстве? Что стоят эти нелепые доводы среди образовавшегося хаоса? Разве ты не видишь теперь, какую пропасть проложила между собой и мною? Она бездонна, и с каждым твоим словом лишь увеличивается в габаритах. Я не верю тебе. Ты всего лишь лгунья, не сумевшая уберечь собственное счастье, зато с доблестью на лице рушишь чужое… Ты такая же мелочная, как и все остальные. Ничем не лучше.
- Тебе учиться нужно! – мать срывается на крик, эмоционально жестикулируя руками, призывая меня согласиться с ее утверждениями. – У тебя же медаль… Поступи в институт, а потом уже занимайся романтикой! Кристина, сейчас это не самое важное в жизни! Да и потом, этот Левин совершенно не подходит тебе! Только подумай, зачем нужна была ты ему – двадцатипятилетнему мужику! А его прошлое… Там и наркотики были, Кристина… Ты хоть представляешь, что вообще он за человек?! То, что последние пару-тройку лет он живет по закону – еще не говорит о его порядочности! Он не пара тебе! И я не позволю…
Она еще много говорила. Кричала до посинения, пока я сидела в углу у двери, тихо глотая слезы. Кажется, моя благочестивая мать знает лучше, что для меня хорошо, а отчего нужно бежать не оглядываясь. Мне даже жаль ее, потому что именно сейчас я поняла, что она никогда не любила отца. Никогда не смотрела на него, оценивая как мужчину, а не защитника семьи с толстым кошельком и неопровержимым умением зарабатывать деньги. Наверное, именно поэтому он ушел… Хотя кто знает? Может он также преследует только низменные пресловутые интересы, шагая по головам, если его мнение не разделяют. Как же можно прожить столько лет и совершенно не знать смысла слова «счастье»? Оказывается можно, и моя любимая мамочка живой тому пример. Машина. Железная машина, живущая только по тому принципу, что все нужно делать правильно, идти только по точно определенной дорожке, не смея свернуть не туда, допустить малейшую ошибку… И все вроде бы правильно, а как складно звучат ее утверждения, но как ничтожны они, как фатально абсурдны сейчас…
Мне хочется спросить только одно: «Мам, тебе никогда не хотелось спрыгнуть с крыши высотки?». И я ни за что не поверю, если она начнет отрицать. Потому что жить так и иметь такие убеждения столько лет – смерти подобно. Так существовать возможно только если ты совершенно ничего не испытываешь, не чувствуешь, если с рождения лишен сердца и возможности доверять хоть кому-то…
Медленно, будто мое тело существенно набрало в весе, наливаясь свинцом, я поднимаюсь с пола прихожей, проходя мимо матери, намереваясь скрыться в своей комнате.
- Я не договорила с тобой! – мать останавливает меня за локоть, поворачивая к себе лицом. – Кристина, ты не уйдешь просто так, совершенно ничего для себя не уяснив!
- Я устала… - выдыхаю я, отмахиваясь от ее цепкой руки. – Я смертельно устала и хочу побыть одна… Я многого прошу? Пожалуйста, мама…
- Понимаю, что тебе сейчас трудно… Но через некоторое время ты спасибо мне скажешь!
- Я уже сейчас скажу тебе спасибо! Всех благодарю за то, что заставляете бороться за каждый блядский день этой чертовой жизни! Спасибо, что не даете расслабляться, иначе бы я закончила гимназию тщедушной слюнтяйкой!
- Не выражайся в этом доме!.. – звучит мне в спину, прежде чем я успеваю захлопнуть дверь своей комнаты.
Действительно, я до изнеможения устала. Устала доказывать что-то, скрывать, объяснять, потакать кому-то, пряча все свои чувства и эмоции. Оказывается, все гораздо проще – никому неинтересно, что ты чувствуешь, нужно просто жить по чужим правилам – тогда лишь обретешь понимание, и тебя захотят слушать. Я нарушила эту святую заповедь, за что придется расплачиваться.
Единственное, что хотелось бы сейчас – это просто поговорить, высказаться, попросить помощи. Но некому. И слов одобрения ждать неоткуда. Вокруг полно людей, близких и горячо любимых, но именно сейчас они все разом стали чужими. Абсолютно все кругом желают мне добра, при этом добивая так, что никаких сил бороться уже не осталось. Отчасти, сейчас мне было наплевать на себя, главное – чтобы отстали от Дани, не таская по судам, следователям, опрашивая и допрашивая, как серийного маньяка-педофила. Главное, чтобы у него все было хорошо.
Я прилегла на кровать поверх постельного белья, сжав в руках подушку. Совершенно не представляю, что может быть завтра. Что вообще делать мне в той гимназии, где не будет его? Слушать смешки, терпеть ухмылочки и отвечать на идиотские вопросы?
Самое страшное во всем этом, что из-за меня пострадает он. Если бы я держала себя в руках, всего этого можно было избежать… Он ушел из гимназии. Означает ли это, что он также уйдет из моей жизни? Мне даже думать страшно о том, что это именно так. Нам нельзя быть вместе. Нам запретили, приказали, внушили это, как какой-то самый смертный грех. И все же по другому ведь быть не может. Мы не расстанемся. Мы выдержим все. Я уйду из дома, сбегу на край света, если будет нужно, но не буду жить по чужой указке. Я буду с тем, с кем хочу быть, никто не запретит мне этого.
Мне отчаянно хочется сказать ему об этом. Это нужно мне, необходимо настолько, что я подрываюсь с кровати, наспех приводя себя в порядок, оправляя одежду и стирая с щек растекшуюся тушь. Все выпады со стороны - мне щекоткой покажутся, если он будет рядом. Я выдержу абсолютно все, если это будет той платой за наше счастье, в которое мы оба сумели поверить. Я хочу видеть его, слышать его голос. Хочу рассказать ему то, о чем никому и никогда не говорила, заручиться его поддержкой.
Накинув ветровку я поспешно выбегаю из квартиры до того, как мать услышит шум захлопнувшейся двери и попытается вернуть меня на место, как пешку на нужную клетку шахматной доски. Это уже не игра. Теперь не игра. Это моя жизнь, распоряжаться которой я не позволю никому.
========== 36. Закрывая прошлое. ==========
Ты знаешь, как жить мечтами и уметь молчать,
Замирая в серых стенах чужих домов.
И ждешь первый снег, надеясь понять, как дышать,
Тоскуя от дождливых больших городов.
Уходи, гаси пламя каждого города —
Все равно ты на тень лишь свою похожа.
Расскажи, как это не чувствовать холода,
В снах чужих оставаясь лишней прохожей?
Как живешь ты, томную ночь на душе храня,
Выжигая в себе остатки прошлого?
Ты подожди еще холодного января,
Что оградит тебя от жара тошного.
Ты знаешь, как жить, пряча чувства и не кричать,
Когда кровоточит рана, лишая сна.
Сейчас, пойми, необходимо тебе бежать,
Прочь удаляться туда, где дней новизна.
Рвешься вперед, рисуя иные маршруты,
Чертишь через жизнь, ночи пересекая.
Сквозь память уходишь ты, считая минуты,
Навсегда прошлое свое отпуская.
© KOSHKAWEN
Я так спешила. Бежала по тропинкам заснеженного двора, чтобы как можно скорее добраться до метро. Казалось, задержись я хоть на мгновенье — и не будет смысла двигаться дальше, оборвется та тонкая нить, что еще связывала меня с хрупкой надеждой.
Я звонила ему все время, что ехала в подземке, но телефон был выключен. Сердце клокотало под самым горлом, никаких мыслей, раздумий не было вовсе. Осталось одно лишь желание: как можно быстрее встретиться с ним, ощутить привычную теплоту заботы единственного близкого мне человека, потому как ближе у меня никого больше нет.
Печально, наверное, к концу школьной жизни обнаружить, что у тебя совершенно нет друзей. Те немногие, которым доверяла все эти счастливые годы — предали в тот момент, когда я больше всего нуждалась в поддержке. А самые близкие родные души и вовсе оказались закрыты. Однако все эти душевные переживания меркли на фоне того хаоса, что окружал меня сейчас. Вокруг все было таким ничтожным, настолько малым и незначительным, что думать об этом просто не хотелось. Сейчас несколько иная цель, неразрешимая задача, не дающая мне покоя, не оставляющая и тени равнодушия во мне. И я должна спешить. Бежать так быстро, насколько только это было возможно. По-другому нельзя. Иначе я просто остановлюсь, задохнувшись от внутренней боли, от непонимания окружающих, от тех проблем и неразрешимых задач, что окончательно выбивали из привычной колеи, мешая двигаться дальше, бежать…