– Мое имя Джордж Томас, – сообщил прибывший.
– А я – Роберт Макдональд, – сказал сидящий за столом человек.
Они пожали друг другу руки. «Приятное рукопожатие у этого Макдональда, – подумал Томас. – Слабое, но не вялое, как раз такое и должно быть у человека, которому ничего и никому не приходится доказывать».
– Я знаю, – сказал Томас. – Вы – директор Программы.
По тому, как он произнес это, чуткий собеседник смог бы сделать определенные выводы. Впрочем, Томасу было все равно.
Прохладный, скромно, но со вкусом обставленный кабинет чем-то напоминал хозяина. В отличие от коридора, где пахло смазкой и озоном, здесь господствовал близкий сердцу Томаса аромат бумаги и старых книг. Почти как дома. За обычным письменным столом поднимались высокие – во всю стену – стеллажи со множеством полок, уставленных книгами в потемневших от времени коричневых, темно-красных и зеленых переплетах из настоящей кожи. Томас, стоявший в центре комнаты, не смог разобрать полностью ни одного названия на корешке. Однако удалось определить: добрая половина книг – на иностранных языках. Руки зачесались взять хотя бы одну, дотронуться до гладкой поверхности переплета, полистать хрупкие страницы…
– По поручению журнала «Эра» я должен представить читателям вашу Программу. От самых ее истоков.
– Чтобы прикончить ее.
Томас не смог даже удивиться. «Вряд ли я сейчас способен вообще на подобные ощущения», – подумалось ему.
– Точнее, подготовить похороны, – несколько поправил Томас собеседника. – Ведь Программа уже скончалась.
– Вы располагаете какими-то основаниями для такого утверждения или это просто предубеждение?
Томас поудобнее устроился в кресле.
– Программа продолжается уже свыше пятидесяти лет. И за все это время – никаких результатов. За полвека умирает даже надежда.
– «Старушка еще полна жизни».
Томас вспомнил, откуда эта цитата.
– Да, литература вечна, она переживет все, – согласился он. – Но вот, пожалуй, кроме нее, на это, увы, может рассчитывать немногое.
Он вновь пригляделся к Макдональду.
Директору Программы сорок семь. На столько он в выглядит. Впрочем, глаза у него голубые и чистые, а черты лица знаменуют собой силу воли и характер.
– Почему вы решили, будто в мои намерения входит прикончить Программу?
Макдональд улыбнулся, и лицо его просветлело. Томасу подумалось: хорошо бы понять, к чему эта улыбка и что представляет собой человек, способный вот так улыбаться.
– «Эра» – издание элитарное. Ваши читатели – частью бюрократы, частью – технократы. Среди тех и других немало солитариан. «Эра» призвана упрочивать их предрассудки, поддерживать самолюбие и выражать интересы. А Программа в какой-то мере угрожает этому триединству, особенно безупречному функционированию механизмов нашего технологического общества.
– Вы переоцениваете наши высшие круги, где не мыслят столь глубоко.
– За них это делает «Эра». Но если даже это и не так, все равно: Программа – лакомый кусочек для «Эры», и вполне сгодится как объект ее сатирического бичевания. Сегодня смысл всей игры заключается в одном – выискать еще что-то и поднять на смех.
– Вы оскорбляете «Эру» и меня, – не очень уверенно запротестовал Томас. – Девиз издания – «Правда и Смех». Заметьте, правда – на первом месте.
– «Fiat justitia, et pereat mundus», – вполголоса произнес Макдональд.
– "Пусть обрушится мир, но восторжествует правосудие, – машинально перевел Томас. – Кто это оказал?
– Император Фердинанд. Вы слышали о нем?
– Сколько их было, этих Фердинандов?..
– Ах да, – вздохнул с облегчением Макдональд. – Ну конечно же! Джордж Томас. Автор того самого замечательного перевода «Комедии»… когда это было… десять… пятнадцать лет назад?
– Семнадцать, – подсказал Томас.
Ему не понравилось, как у него это вырвалось, но было уже поздно. Он попытался сделать вид, будто рассматривает бумаги на столе Макдональда.
– Вы не репортер, вы – поэт. Несколько лет назад вы написали роман под названием «Ад», о современных осужденных. По выразительности образов и степени воздействия на читателя он, скажу откровенно, не уступает одноименному бессмертному произведению. Судя по замыслу, это, несомненно, первый том трилогии. Неужели остальные я прозевал?
– Нет.
«У этого Макдональда просто какая-то привычка ранить своей доброжелательностью», – подумал Томас.
– Каждый должен обладать в достаточной степени разумом, дабы вовремя признать свое поражение и заняться чем-либо другим, где имеются шансы на успех. И остаться уверенным в себе и собственной правоте, ведь нужно выстоять – назло всем разочарованиям и необратимому, безжалостному ходу времени.
«Вот стоят здесь друг против друга двое – один постарше, но, впрочем, еще не старик, а другой – помоложе, хотя уже и не юнец. И прекрасно понимают друг друга», – думал Томас.
«Вначале талантливый лингвист, затем – посредственный инженер-электрик, он будто специально создан для Программы. И присоединился к ней двадцать один год назад. Уже через пять лет назначен директором. Говорят, у него красавица жена, хотя, помнится, с женитьбой связано что-то скандальное. Он так и состарился, вслушиваясь в неслышимые голоса. А что сказать о Джордже Томасе, поэте и романисте, – слишком рано познавшем вкус славы и еще в молодости сделавшим открытие: успех может стать едва ли не обратной стороной поражения, и слава, подобно смерти, приманивает разных шакалов, пожирающих твои время и талант…»
– Как раз об этом я сейчас и пишу, – сообщил Томас.
– Я так и думал, – проговорил Макдональд. – Ну, и как, удается попадать в унисон с правдой?
– Временами. Но я не об этом. У меня хорошая память, а правда не всегда выглядит такой, как нам хотелось бы. Пишу я главным образом ради успокоения духа юристов «Эры», специализирующихся на делах о диффамации.
– Работаете по специальности.
– Вы имеете в виду журналистику?
– Нет, похоронное ремесло.
– «Везде вокруг себя я вижу смерть».
– Я вижу жизнь.
– Отчаянье.
– Надежду. L'arnor che muove il sole e l'altro stelle [Любовь, что движет Солнце и светила – Данте, «Божественная комедия», Рай].
«Он думает, я по-прежнему сижу в аду, – размышлял Томас. – Ибо не завершил еще своего „ада“, а он находится в раю. Ловкий тип, и раскусил он меня быстрее, чем следовало ожидать».
– Lasciate ogni speranza voi ch'entrate!
* [Оставь надежду, всяк сюда входящий – Данте, «Божественная комедия», Ад]
– Мы понимаем друг друга, – сообщил Томас. – Эта Программа жива надеждой и верой…
– И еще – статистической вероятностью.
Томас ощущал, как у живота, пристегнутый к поясу брюк, неслышно шумит магнитофон.
– Это просто другое название веры. А по прошествии более чем пятидесяти лет статистическая вероятность уменьшается. Возможно, именно этому и посвящу мою будущую статью.
– Пятьдесят лет – лишь мгновение, не более чем взмах ресниц на лике божества.
– Пятьдесят лет – это срок активной профессиональной жизни человека. Вы отдали всему этому большую часть своей жизни. Я и не сомневался, без боя вы сдаваться не собираетесь, только вот ничего из этого сопротивления не выйдет. Ну так как, вы со мной станете воевать или все-таки предпочтете сотрудничество?
– Что бы такое вам показать, дабы ваше мнение изменилось?
– Буду откровенен с вами. Надеюсь, и вы со мной тоже. Я вряд ли смогу изменить свое мнение, и не потому, что не привык пересматривать свои взгляды, просто, скорее всего, вы не располагаете чем-то, способным меня убедить. Как профессиональный репортер я стою на позициях скептицизма, и Программа для меня – самое длительное в истории человечества надувательство. Поколебать мое мнение могло бы лишь послание.
– Из редакции или с небес?
– С другой планеты. Ведь главное в этой Программе – именно послание, не так ли?
Макдональд вздохнул.
– Да, речь идет именно об этом. Возможно, мы и договорились бы.