– Ну как же, – сказал Макдональд, – известно, чего. Ей хочется, чтобы все обрели то, чего жаждут их сердца.
– Однако, – заметила Мэри, – не всякому суждено найти это.
Мэри оказалась аспиранткой, и сейчас направлялась в Нью-Йоркский университет на семинар по ксенопсихологии. Макдональду удалось вовлечь ее в разговор о планах на будущее, и она вся засияла, рассказывая о своих научных перспективах. Макдональду импонировала ее увлеченность будущей профессией, нравилось, как звенел ее голос, а щеки покрылись румянцем.
– А ты чем собираешься заняться на Майами? – наконец спохватилась она.
– Хочу попасть на корабль, следующий рейсом до Пуэрто-Рико.
– А дальше?
– Не знаю. Точнее, пока не знаю. Наверное, схороню призраки прошлого…
А позже он с разочарованием наблюдал, как Мэри раскладывает на полу свой спальный мешок.
– Но… – проговорил он, – я не понимаю… я думал…
– Пути Господни неисповедимы, – перебила его Мэри.
– Мы же взрослые люди, – возразил он.
– Да, – согласилась она, – если б это оказалась случайная встреча, мы бы наверняка уже насладились всем, а потом все быстренько забыли. Ты интересный человек, Роберт Макдональд, и красивый мужчина, но есть в твоей душе нечто темное, беспокоящее меня, словно некое пятно. Тебе необходимо избавиться от него. Поищи-ка где-нибудь ответы на свои вопросы. Время у нас есть. Бездна времени.
«Она могла бы стать моей, – подумал он. – Стоило рассказать ей о прошлом, и, несомненно, она бы прониклась сочувствием». Но говорить об этом он был еще не в состоянии.
Утром он предложил сопровождать ее в Нью-Йорк, но она помотала головой.
– Отравляйся своей дорогой. Езжай в Пуэрто-Рико. Схорони эти свои признаки. А потом… если судьба приведет тебя в Нью-Йорк…
Они разъехались в разные стороны; время и расстояние быстро вернули мысли Макдональда к Пуэрто-Рико и в прошлое.
«Бобби, ты можешь стать, кем только пожелаешь, – говорил ему отец, – достичь всего, чего захочется, ты свершишь все задуманное, но только в том случае, если не станешь торопиться. Можешь даже слетать на другую планету, нужно только захотеть и не спешить».
– Папа, единственное мое желание – стать таким, как ты, – отвечал он.
– И это единственное, что невозможно, – произнес отец. – Как бы ты ни хотел этого. Видишь ли, каждый человек – уникален. Никто, не сможет стать таким же, как кто-то другой, как бы он ни старался. К тому же вряд ли нашлись бы охотники повторить мой путь, ведь я – ничто иное, как сторож, привратник, простой служащий. Будь самим собой, Бобби. Самим собой.
– Ты станешь таким, как отец, Бобби, если захочешь, – сказала мать. Она была прекраснейшей женщиной на свете, и, когда она вот так смотрела на него своими огромными черными глазами, ему казалось, будто сердце его выскакивает из груди. – Твой отец – великий человек. Всегда помни об этом, сын мой.
– «Es un entreverado loco, lleno de lucidos intevalos»,
* ["у этого непроходимого глупца случаются и проблески сознанья" (исп.) – Сервантес, «Дон Кихот»]
– процитировал отец. – Вот только мать твоя не слишком объективная.
Они обменялись полными любви взглядами. Мать протянула руку, и отец сжал ее ладонь.
Бобби, почувствовав, как огромная рука сдавила ему грудь, с плачем подбежал к матери и бросился в ее объятия, сам не зная, отчего он так плачет…
Плаванье вдоль западной границы Карибского моря обернулось безмятежным странствием средь водных и воздушных стихий, и лишь легкий свист корпусов, рассекающих спокойную гладь, да редкий всплеск волны напоминали: плывут они по океану, а не по небосводу. Одинаковой голубизны, и тот и другой сливались в единое целое. Макдональд ощущал, как постепенно восстанавливается его давняя близость с морем, с мыслью о котором он давно распрощался, и в общем-то никогда не предполагал, что захочет вновь свидеться с ним.
Яхта шла с трюмом, забитым блоками компьютеров и модулями программирования, и отсчет времени обозначался одним только замедленным движением солнца. Зеркальная гладь вод лишь изредка нарушалась предвечерним шквалом. Им легко удавалось избегать его ударов, благодаря упреждающему изменению курса компьютером. Ели и пили они лишь по необходимости, когда ощущали жажду и голод, и такая схожесть привычек позволила Макдональду накоротке сойтись с Джонсоном, вконец измученным монотонностью университетских будней профессором, укрывшимся от суеты в бескрайней шири и спокойствии океана и ничуть не жалевшем о своем бегстве.
У Макдональда появились теперь и время, и желание как-то скрашивать монотонное однообразие долгого своего странствования на юг, вдоль побережья, нарушенное лишь кратким эпизодом в Саванне… Или это – лишь продолжение все того же неспешного путешествия?.. Все то же безмятежное спокойствие царило во всей стране, во всем мире. Все вокруг – невозмутимое, подобно океану, казалось, пребывало в ожидании. Вот только – чего?..
Даже чем-то напоминающий Нью-Йорк Майами сейчас более походил на одну из деревень, входящую в состав графства, нежели на город. Люди с какой-то ленивой грацией занимались каждый своими делами. Нельзя сказать, будто они утратили способность двигаться Живее, – в случае нужды жизнь оживлялась: спешили кареты скорой помощи, мчались по автострадам почтовые экспрессы. Однако в основном все ходили пешком, ездили на велосипедах или электробусах, двигавшихся со скоростью, редко превышающей двадцать миль в час.
Все будто чего-то ждали. Но чего?..
– Вот ты, например, ждешь чего-нибудь? – спросил он Джонсона, когда однажды долгим вечером они отдыхали, любуясь закатом.
Соленые брызги время от времени попадали на их лица. Несколько минут назад извлеченные из камеры бутылки с пивом приятно холодили ладони. Тримараном управлял компьютер.
– Я-то? – лениво переспросил Джонсон. – А ничего я не жду. У меня есть все, чего я могу пожелать.
Море с шипеньем обтекало корпуса.
– Нет, – настаивал Макдональд, – я не о том, чего ты желаешь, а о том, чего ты ждешь. Весь мир ждет. Время замедлило свой бег, а мы по-прежнему все чего-то, ждем.
– Ах, вот ты о чем! – оживился Джонсон. – Ответ. Ну, знаешь ли, послание мы получили от далеких существ. Живут они на планете, обращающейся вокруг одной из звезд, – красных гигантов Капеллы. Отправили ответ, а теперь ждем, когда они откликнутся.
– Разве такое возможно? – проговорил Макдональд.
– Очевидно, да, – ответил Джонсон и сделал большой глоток из бутылки. – Спешить некуда. Пока наш ответ дойдет до Капеллы и они отзовутся, пройдет, знаешь ли, девяносто лет. Минуло почти тридцать. На ожидание времени еще достаточно, не правда ли? Целых шестьдесят лет. И ничего тут не поделаешь, ускорить диалог нельзя. Вот так и живем со всем этим, так и живем…
– Но тебе-то что? – спросил Макдональд. – Пока придет их ответ, ты или умрешь, или состаришься настолько, что тебе уже будет все равно. Да и мне, впрочем, тоже.
– А что остается? – проговорил Джонсон. – Жду себе… и одновременно занимаюсь чем хочу. Спешить некуда.
– А придет ли оттуда такое, чего стоит ждать? – осведомился Макдональд. – И какое все это будет иметь значение – для тебя, меня или кого-либо еще?
Джонсон пожал плечами.
– Кто его знает?..
Ответ прозвучал как эхо минувшего.
Через три дня тримаран причалил к пристани в Аресибо, и все время, прошедшее до этой минуты, Макдональд настраивал себя, подобно камертону, в такт неспешному пульсу волнующегося океана – с его ритмами вдохов и выдохов, приливов и отливов, распоряжающегося жизнями всех существ, обитающих в его глубинах и на поверхности.
Аресибо оказался еще более тихим и спокойным, нежели Роберту запомнилось, и даже более умиротворенным, чем в его сновидениях. Он взял напрокат велосипед – в бюро, где смуглый служащий расхаживал вдоль рядов велосипедных колес, подвешенных: на штырях, вбитых в стены и потолок, и говорил с ним на языке его матери.