— Вот только не надо мне это говорить. Что я взрослая и с какой-то задержкой в развитии. Блин. Все же не надо мне было пить, — потирая виски, сказала я.
— Зачем тогда пила? — спросил папа.
— Один парень напоил. Говорил, что так расслаблюсь, — ответила я.
— А зачем тебе встречаться с человеком, чтоб с которым расслабиться, то надо напиваться?
— Не знаю. Он предлагает поддержку.
— Тебе нужна его поддержка? Ир, если бы ты была одна, то я бы понял. Но у тебя есть семья. Зачем тебе ломать себя? Ради чего?
— Ради самостоятельности. Не хочу, чтоб меня считали шлюхой. Он не считает.
— В отличие от мамы?
— Да.
— Это неправильно. Мама с бабушкой не правы, но не стоит обращать на них внимание. Если ты так не считаешь, то это не должно тебя волновать.
Я машинально потрогала щеку, вспоминая, как не так давно получила пощечину.
— А если я сомневаюсь? Может, действительно я такая?
Папа не стал меня убеждать в обратном. Он промолчал. А я принялась за еду, вспомнив, что ела лишь утром блинчики.
— Я знал, что у меня не будет детей. Как-то к этому отнесся философски. Не будет и не будет. А потом ты появилась. Неожиданно так. В качестве подарка, которого никто не ждал.
— Скажешь сейчас, что растаял.
— Почему? Я не знал, как к тебе подойти. Хрупкая. Того и гляди, сломаешься. Потом ты стала крепче. И не стала смотреть на мир умными глазами. Слишком взрослая, слишком серьезная и излишне добрая. Я думал, что тебя жизнь сильно покусает, но обошлось. Не пришлось бить морду тому козлу, который вздумал тебя покусать. А тут получилось, что тебя надо защищать от матери и бабки. Как с ними воевать?
— Я не хотела, чтоб так получилось. Не надо с ними воевать, — ответила я, чувствуя груз вины.
— Думаешь, что надо все это оставить как есть? — спросил папа.
— Я хочу съехать. Есть такая возможность.
— А потом будешь чувствовать себя вывалившейся в грязи? Это какая-то странная форма мазохизма, Ириш, — сказал он. — Ты любишь этого мужчину?
Я отрицательно покачала головой. А ведь правда было такое ощущение, что повалялась в грязи. Все же, отношения с Борисом были основаны на любопытстве. А когда его не было, то появлялась грязь.
— Тогда зачем? — спросил папа. — Дождись окончания института. Тебе скоро диплом писать.
— Она мне пощечину отвесила. А тогда… Я знаю, что виновата, но не настолько же! — обиженно сказала я.
— Нашли кого травить. Прям все святые, — пробормотал папа. Посмотрел куда-то в сторону, но при этом сжал губы. Злился? Возможно. Он редко выражал эмоции. И тем более злость.
— Пап?
— Съезжать тебе не советую. Остальное решим.
— Думаешь получиться решить?
— А почему нет? Что-то страшное и непоправимое произошло? Дом не сгорел. Все живы. А ссоры и обиды надо уметь отпускать.
— Хочешь, чтоб я на все это закрыла глаза?
— Пойми, что простить придется. Это твоя мама. Она имеет права на ошибку. Думаю, что это была именно ошибка и некоторая предвзятость, — ответил папа.
— А в чем предвзятость? — не поняла я.
— Видимо, видит себя в тебе.
— Нет! — Я аж подавилась от такого предположения. Нервно рассмеялась. — Мама у нас само совершенство.
— Ир, у всех есть скелеты в шкафу.
— Не хочу.
— Тогда давай пока их там оставим, — легко согласился папа.
Домой мы возвращались на такси. Я все же рассказала папе, как с Таней пошли на вечеринку и чуть не сгорели. И как я потеряла классные сапоги, которые были моей первой и последней любовью.
— Дуреха, осталась в живых и ладно. У тебя столько еще будет сапог!
— Знаю, но они были такие классные! — вздохнула я.
— Тебе на сапоги денег дать? — спросил папа. Я задумалась, борясь с соблазном. Обычно я старалась обходиться минимум, но сейчас те сапоги оставили слишком сильный след в душе.
— Хочу. Я серьезно хочу, чтоб у меня были новые сапоги.
— Хорошо. Заодно и куртку нормальную купи. Не превращайся окончательно в парня, — протягивая мне три бумажки, сказал папа.
— Спасибо.
— И сразу глаза загорелись., — сказал папа. Улыбнулся.
Мне захотелось рассмеяться. Я попыталась сдержаться, но не смогла. Почему-то стало легко. Как будто крылья на душе выросли. Домой возвращаться было страшно, но сейчас я возвращалась не одна. Папа меня поддерживал. И это радовало.
Дома меня мама проигнорировала. Она сделала вид, что меня просто не существует, но при этом недовольно оглядела мой вид и недовольно поджала губы.