— И сколько мы еще будем встречаться? — спросила я. После какао и пирожных мы перебрались в комнату на диван. Борис разложил его. Я думала, что приставать начнет, но не начал. Мы просто лежали рядом. Я пыталась уснуть, но сон почему-то не шел.
— Мы будем встречаться столько, сколько нам будет нужно.
— И как понять сколько нам нужно?
— Не знаю. Ты еще не наговорилась?
— Нет. Я ничего не понимаю. Хочешь хоть какой-то конкретики.
— Ее не будет. Знаешь почему?
— Знаю. Ты всего лишь играешься.
— Ир, тебе надо самой построить жизнь, которая бы тебе понравилась.
— Вот честно, в этой жизни будет место для меня?
— Не знаю, — ответил Борис. Я все же разревелась. Слишком мне было больно. И эта боль вырвалась наружу в виде слез. — Не понимаю, зачем все это. Просто не понимаю.
— Чего ты не понимаешь? Почему я согласился, чтоб ты ко мне сегодня приехала на грани истерики? Волнуюсь за тебя. Мы с тобой довольно близко общаемся, чтоб я о тебе не переживал.
— А может, не стоило? Может, нужно было меня прогнать? Я ведь не могу контролировать, что несу. Мне так больно. Не представляешь насколько сильно мне больно, а я не могу понять причину этой боли.
— У тебя жизнь разрушилась. Эта боль нормальная и весьма понятная, — возразил Борис. Вздохнул. Обнял меня. Стал гладить. Не вызывая страсть, а успокаивая.
— У тебя она тоже рушилась?
— Рушилась. Несколько раз. Но мне всегда хватало сил продолжить жить дальше.
— А сейчас?
— Хочешь ударить меня в больное место? — спросил Борис.
— Ты меня на днях унизил. Имею право.
— Не унижал.
— Мне эта игра не понравилась.
— Хорошо. Больше так играть не будем, — как-то легко согласился Борис.
— Почему? Тебе вроде это понравилось.
— Понравилось. Но тебе же не нравится. Ир, близость между двумя людьми очень тонкая вещь. Если кому-то что-то не нравится, то это надо сказать. Зачем терпеть то, что не нравится?
— Но тебе же нравится.
— Перебешусь, — ответил он. Я рассмеялась сквозь слезы, но тут же оборвала смех.
— Так сейчас у тебя хватит сил, чтоб продолжить жить? Думаешь, что я не понимаю, как тебе плохо?
— Нечего ко мне лезть! — довольно резко сказал Борис.
— Можешь меня посылать куда угодно. Но проблему это не решить. Может, я могу тебе помочь?
— Чем? Глупая девчонка, которая жизни не знает, будет мне еще советы давать?
— Может, я и моложе тебя, но это не значит, что я ребенок.
— Ты игрушка.
— А ты глупец. Хочешь, чтоб мы поссорились?
— Не хочу, чтоб ты лезла на мою территорию.
— Но ты хоть понимаешь, что у тебя проблема? Я не для того тебя спрашиваю, чтоб побольней уколоть, а искренне о тебе беспокоюсь.
— Мои проблемы тебя не касаются. Давай лучше с твоими разберемся. Мне спасатели не нужны. Особенно в твоем лице.
— И чем тебе мое лицо не нравится? Вроде недавно говорил, что оно милое, — сказала я, выбираясь из его объятий. Я села. Вытерла слезы. — Понимаю, что ты живешь медведем. Но может пора выйти из берлоги?
— Зачем?
— Не знаю. А у тебя нет никаких планов?
— Ложись спать.
— Ты же все равно пока спать не будешь. Сам же говорил, что поздно ложишься.
— Я ложусь поздно, а вот у тебя такой привычке нет, — мягко сказал Борис. — Иди ко мне. Я тебе сказку расскажу.
— Не нужны мне сказки.
— А еще недавно хотела их услышать. Какая ты непостоянная.
— Я?
— Да. Ты непостоянная и капризная. Иди сюда, — сказал Борис.
— Слушай, а это плохо или хорошо?
— Нормально, — ответил Борис. — Это всего лишь нормально.
Я вздохнула. После этого легла рядом с Борисом. Он повернулся ко мне. Провел рукой по моим волосам. Скользнул к груди.
— Не надо ко мне сегодня приставать.
— Я и не пристаю. Всего лишь хочу тебя обнять и поцеловать, успокоить.
— Так ты меня не успокоишь.
— Я тебя отвлеку, — ответил Борис, забираясь ко мне под рубашку. Положил ладонь мне на грудь, почти полностью ее закрывая. — Почему-то многим хочется, чтоб кто-то разделил с ними боль.
— А тебе такого не хотелось?
— Нет. Это жестоко. Но хотелось какого-то участия.
— Одному сложно?
— Не знаю. Я уже как-то привык к этому, поэтому не помню, как может быть иначе.
— А я не знаю, как может быть иначе. Вроде мы были семьей, но в семье столько всего не хватало. Я даже не понимаю чего именно.
— Этого никто не знает. Нет универсального рецепта, Ир.