— Пробрались! Мать их…! — выкрикнул он, выхватывая пистолет из наплечной кобуры.
— Но как?! Майор же сказал, что через входы они не пройдут?! — в один голос изумились ученые, не успев при этом, как следует испугаться.
— Не знаю! — прорычал Иванов. — Оставайтесь здесь, закройтесь и никого не пускайте! Попробуйте забаррикадироваться.
Совет был, конечно, не из самых умных, ибо если у противника есть средства по вскрытию бронированных дверей, то, что ему стоит разметать хлипкую конструкцию баррикады?
— А вы?! — опять дружно воскликнули ученые.
— А я побежал удерживать последний оборонительный рубеж, — кинул он им через плечо, скрываясь в тускло освещенном коридоре подземного лабиринта.
Вострецов подошел к двери и осторожно заглянул в коридор, по которому бежал на звуки выстрелов пожилой генерал. Отдельные их звуки уже стали сливаться в непрекращающиеся очереди перемежающиеся с громкими хлопками взрывов. Затем осторожно прикрыл дверь, однако запирать ее почему-то не стал. Боголюбов стоял посреди помещения, бессильно опустив руки. Он абсолютно не представлял, что тут можно предпринять. Зато в глазах академика начинали загораться огоньки, что было очень нехорошим признаком. Игорь Николаевич положил свою руку на плечо Боголюбова и тихим ласковым голосом, в котором слышалась печаль начал говорить:
— Знаешь, Алеша, мы с тобой знакомы уже двадцать пять лет. Я помню, как ты, еще, будучи аспирантом на кафедре у Боброва пришел ко мне и попросил стать куратором твоей диссертации.
— Помню, — тихо произнес Боголюбов, медленно кивая, как сомнамбула.
— У меня тогда были тяжелые времена. Меня подвергали остракизму и высмеивали все идеи, высказываемые мной. А тебя ждало блестящее будущее. Самый молодой кандидат в институте. Перспектива получить под свое начало целую лабораторию. Хоть и скудное, но все же государственное финансирование.
— Да, было, — вновь кивнул Боголюбов, искренне не понимая, куда клонит учитель и многолетний соратник.
— А ты был единственный, кто поверил мне сразу и безоглядно. И был со мной рядом все эти годы. Я знаю, как тебе порой тяжело приходилось в общении со мной, учитывая мой характер и темперамент. Но ты ни словом, ни жестом никогда не выдавал своего несогласия, даже тогда, когда я забирался в дебри пацифистских рассуждений. Я видел, как тебе было неприятно меня слушать, но ты всегда отдавал должное моим старческим причудам. А я бессовестно пользовался этим твоим молчаливым несогласием. И теперь ты вынужден прятаться в бункере от врагов, вместо того, чтобы пожинать лавры великого ученого.
— Ну, что вы такое говорите, учитель?! — запротестовал Алексей Сергеевич и его очки тут же запотели, хотя в бункере всегда поддерживалась одна и та же температура. — Именно под вашим руководством я стал тем, кем есть. Кем бы я был без вас? Ну, защитил бы кандидатскую. Ну, дали бы мне лабораторию. А что дальше? Всю жизнь сталкивать тяжелые ядра с легкими, фотографируя процесс, а затем по их осколкам анализировать: получен ли новый элемент или нет? Скучно. А с вами мы открыли новые горизонты. Может быть, страшные горизонты и непредсказуемые, но все-таки новые. Мы смогли вырваться из привычного понимания материи. И за все за это я вам искренне благодарен.
— Спасибо, сынок, — хриплым от подступившего комка к горлу произнес старик, ласково касаясь кончиками пальцев щеки друга, соратника и в какой-то степени даже сына.
— Это вам спасибо. За все.
И тут академик резко сменил тему задушевного и может быть последнего разговора в своей жизни:
— Мы с Ивановым, однажды как-то сильно подвыпили в одном из московских ресторанов. И он в порыве пьяного откровения проболтался, что у него имеется сверхсекретное предписание, в случае безвыходной ситуации ликвидировать меня на месте.
— Боже, мой! — только и смог произнести на выдохе Боголюбов. — Неужели?!
— Слышишь? — Вострецов повел рукой в сторону незапертой двери. — Выстрелы приближаются. Значит, скоро они будут здесь. И Иванов будет.
— Вы думаете…, — не успел договорить мысль Алексей.
— Да, — грустно кивнул головой старик. — Он скоро вернется, поэтому я и не стал закрывать дверь.
Боголюбов сунул кулак в рот, чтобы подавить крик отчаяния. Капельки крови выступили у него на костяшках пальцев.
— Учитель, скажите, что сделать?! Я все сделаю!
— Точно? — переспросил Вострецов, как бы сомневаясь в решительности своего ученика.
— Да!
— Тогда включай установку, — равным и лишенным эмоций тоном приказал академик.