Поражение татар в пограничных боях зимой 1711 г. было обусловлено тем, что русское командование было заблаговременно информировано о планах противника и приняло соответствующие меры для укрепления южных рубежей страны. В конце 1710 г. к границам Турции и Крымского ханства были переброшены войска под командованием М. М. Голицына, И. И. Бутурлина, И. И. Скоропадского и Д. М. Голицына, а 23 декабря царь приказал основным силам русской армии, дислоцированным в Прибалтике, выступить на юг.
Петр писал датскому королю, что он лично возглавит армию на турецкой границе и поведет ее на Балканы. Все это говорит о том, что Петр с самого начала войны не надеялся на возможность урегулировать русско-турецкий конфликт мирными средствами, да, по-видимому, и не очень-то стремился к этому, судя по жесткому тону его грамот, направленных султану. Триумф русского оружия на фронтах Северной войны царь решил подкрепить грандиозной победой над Османской империей, которая обеспечила бы утверждение России в Причерноморье и привела бы к радикальному изменению всей политической карты Юго-Восточной Европы.
Петр обещал Кантемиру «оружием нашим христианским и оные многие, под игом его варварским стенящие, христианские народы освободить». Кроме того, успех на Дунае, по мнению Петра, несомненно ускорил бы и окончание Северной войны. Он считал, что разгром и капитуляция Турции не только лишат Швецию последнего союзника и, тем самым подорвут ее волю к дальнейшему сопротивлению, но и, вполне возможно, принесут царю и личную капитуляцию «его брата» Карла XII со всеми вытекающими отсюда последствиями. Петр приказал М. М Голицыну следить за каждым шагом шведского короля и его свиты, а для этого рекомендовал создать специальные отряды с целью «учиниь над ними поиск и их разбить». 22 февраля 1711 г. в Москве был обнародован царский манифест о вступлении России в войну с Турцией.
На военном совете в Слуцке в апреле 1711 г. был окончательно принят стратегический план ведения войны с Турцией. Его основная идея заключалась в том, чтобы стремительным броском выйти к Дунаю и не допустить вторжения турецких войск в Молдавию и Польшу. В дальнейшем, опираясь на всеобщее восстание болгар, греков, валахов и молдаван, намечалось развернуть наступление на константинопольском направлении. Петр писал Б. П. Шереметеву, что как только русские войска вступят в пределы Турции, балканские народы «встанут против турка и одни присоединятся к нашим войскам, другие поднимут восстание внутри турецких областей; в таких обстоятельствах везир не посмеет перейти за Дунай, и большая часть войска его разбежится, а может быть, и бунт поднимут». Учитывая, к тому же, превосходные боевые качества русской армии и, в первую очередь, ее огневую мощь, Петр не сомневался в победе.
Оптимизм царя разделялся и его ближайшим окружением. Так, канцлер Г. И. Головкин в своих инструкциях русским послам весной 1711 г. писал о планируемой победе над Турцией чуть ли не в прошедшем времени, настоятельно рекомендуя им объявить при европейских дворах, что «мы уповаем делам нашим в турской войне доброго сукцесу (успеха. — В. Б.)». Ему вторил и гвардии полковник В. В. Долгоруков, доносивший в ставку, что «турки от войска царского величества в страхе».
Подобные настроения возникли в Петербурге не только под влиянием страстной агитации посланцев балканских народов и заверений господарей Молдавии и Валахии о том, что война с Турцией станет для русской армии легкой прогулкой по Балканам, путь которой будет устлан цветами. Благоприятной основой для их утверждения явилась всеобщая эйфория, охватившая правящие круги России в послеполтавское время. Предполагаемая борьба с Портой рисовалась ими на фоне грандиозных побед, одержанных над самой передовой в военном отношении европейской державой, и виделась не иначе, как в облике картины, изображавшей полный разгром героями Лесной, Полтавы и Риги плохо вооруженных и неорганизованных толп янычар. Правда, не все из «птенцов гнезда Петрова» оказались в плену триумфальных настроений. Опытный и осторожный фельдмаршал Б. П. Шереметев довольно критически относился к идее молниеносного броска налегке к Дунайскому рубежу. В этом случае армия должна будет отказаться от автономного снабжения продовольствием и фуражом и находить все необходимое в местах ее продвижения, что вызвало у Бориса Петровича мрачные думы. Ему было известно из сообщений киевского губернатора Д. М. Голицына, что на Украине и в Молдавии из-за недорода и падежа скота «у крестьян ни хлеба, ни скота не обретается». Но, даже зная об этом, Петр был непреклонен, требуя от фельдмаршала «итить со всяким поспешением, ибо и ныне от всех христиан таки письма получили, которые самим богом просят, дабы поспешить прежде турок, в чем превеликую пользу являют».