По словам Ллойд Джорджа, в Версале был достигнут огромный успех и создан договор, «который держит в своих руках судьбы Европы на многие поколения»[15]. Британский премьер ошибся. Судьба континента оказалась в совсем других руках. «Нет более грубой ошибки в политике, – отмечал сотрудник бывшей русской Ставки генерал В.Е. Борисов, – как оскорбление национального чувства. А Версальский договор совершил этот акт над четырьмя народами»[16]. Версальская система была построена на исключении влияния Германии и России в Европе и Турции на Ближнем Востоке. На руинах Австро-Венгрии, Российской, Германской и Оттоманской империй возникли новые государства.
На смену старым, традиционным империям приходили новые национальные республики и королевства. Каждая из этих стран стремилась реализовать собственную национальную мечту вопреки желаниям своих соседей, а иногда и за счет их существования. Часто декларации о национальном принципе формирования политических новообразований оставались только словами. Ни Чехословакия, ни Румыния, ни Королевство Сербов, Словенцев и Хорватов не были этнически однородными государствами. Не была национальным государством и Польская республика. После разгрома Польши в сентябре 1939 года Председатель Совета Народных Комиссаров В.М. Молотов, выступая на Внеочередной 5-й сессии Верховного Совета СССР, назвал это государство «уродливым детищем Версальского договора, жившим за счет угнетения непольских национальностей»[17]. В этих словах было немало правды. Как довольно остроумно и верно заметил еще в 1920 г. Ллойд Джордж, Польша – это страна, у которой пять своих Эльзасов с Лотарингией: Восточная Галиция, Белоруссия, Вильно, Силезия и Данцигский «коридор»[18].
Таких уродливых детищ было немало и в Восточной Европе, и на Ближнем Востоке. Большая их часть находилась к тому же в недружественных или прямо враждебных отношениях друг с другом. Между тем на этих уродцах лежала непосильная задача хранителей созданного в Версале нового порядка. В Европе было обеспечено союзами не более 13,5 % границ, 70 % границ были враждебными или недружественными[19]. Гарантом невозможности германского, венгерского и болгарского реванша, а также непроникновения влияния СССР в Европу была сложная система союзов, установленная Францией при помощи созданных Версалем государств. Основу «санитарного кордона» против СССР составил польско-румынский союз, против Венгрии и Болгарии были объединены государства Малой Антанты – Румыния, Югославия и Чехословакия. Франко-чехословацкий и франко-польский союзы были направлены против Германии.
Но, как оказалось, новому политическому порядку угрожали сами новые «национальные» государства со значительным чужеродным элементом (от 26 % до 51 %), к тому же часто имевшим родственные страны по соседству. Ситуация ухудшалась и тем, что меньшинства зачастую не были связаны экономическими интересами со своими новыми отечествами[20]. Национальная проблема становилась краеугольным камнем будущего Восточной и Южной Европы. Журнал НКИД весьма верно заметил еще в начале 1925 года: «Для целого ряда стран (Польша, Чехо-Словакия, Югославия, Румыния) она является основным вопросом, от разрешения которого зависит вся их государственная, общественная и культурная жизнь, вся их будущность»[21]. Из этих стран в созданной французской дипломатией системе именно Польше придавалось особое значение. Польская армия должна была заменить на восточных границах Германии армию исчезнувшей Российской Империи. Мегаломания была естественным спутником польского политического мышления периода борьбы за восстановление независимости. Создатели новой Речи Посполитой получили шанс реализовать свои великодержавные идеи. Кроме того, та роль, которую Польша должна была играть в планах Парижа, переполняла Варшаву чувством особой значительности. Оно легко совмещалось с негативными качествами национального характера.
Дипломатия Польской республики в межвоенный период продемонстрировала все слабые стороны традиционной польской фанаберии. Даже к своим союзникам румынам она относилась без особого доверия и несколько пренебрежительно. Пилсудский давал это понять при встречах с королевской семьей[22]. В отношении к Германии и СССР польский МИД вел себя просто безумно. «Поляки, – писал один из первых британских исследователей Второй Мировой войны, – были в безопасности только пока Германия и Россия были слабыми париями»[23]. Это положение не могло продолжаться вечно, но столь очевидная истина упорно отрицалась в столицах и старых Великих Держав, и политических новообразований. Коррекция Версаля была неизбежной – но упорство в удержании того, чего нельзя было сохранить, привело к полному крушению системы. Шесть разновеликих сил были заинтересованы, хоть и по-разному, в пересмотре послеверсальских реалий – Германия, СССР, Турция, Венгрия, Болгария и Литва. И если с последними тремя не особенно считались, то возрождение первых трех в качестве мировых или региональных лидеров было неизбежностью. То, что происходило, по меткому замечанию американского историка и современника событий, было «фантомом безопасности»[24].
15
Ллойд-Джордж Д. Версальский договор и его критика // Мир ли это? Европейский кризис 1922–1923 годов. М., 2009. С. 195.
16
Борисов В. Версальский договор и стратегическая обстановка после него // Война и мир. Вестник военной науки и техники (далее ВиМ). Берлин, 1923. № 9. С. 73.
17
Внеочередная Пятая сессия Верховного Совета СССР. 31 октября – 2 ноября 1939 г. Стенографический отчет. М., 1939. С. 8.
19
Борисов В. Версальский договор и стратегическая обстановка после него // ВиМ. Берлин, 1923. № 9. С. 74.
20
Мелкес М. Распад Малой Антанты // Международная жизнь. Журнал Народного Комиссариата по иностранным делам (далее МЖ). 1924. № 2–3. С. 79–81.