- Ты уже спрашивал. Конечно, с детства, мы подружились еще в школе.
- И Оскара?
- Зачем все эти вопросы? Ты же не…
- Просто хочу рассказать кое-что.
- Тогда говори.
- У Оскара скоро будет ребенок. То есть не у него, а от него.
Она выпрямилась рядом со мной. Тугая, словно струна – я ощутил волну злости.
- Я ее знаю?
- Не думаю. Я разыскал ее в столице, она подтвердила алиби для Павла Крамена. Он не убивал отчима Эммы.
- Как ее зовут?
- Да не помню, случайно встретил в университете. Мы обошлись без церемоний.
Почему я соврал?
Потому что испугался. Она все еще ревновала – даже к умершему, о боги! – и подставлять беременную Ив значило совершить по-настоящему черное дело. Все-таки она – важный свидетель... Не хватало еще, чтобы Тори начала сравнивать себя с ней.
- Надеюсь, будет девочка.
Я пожал плечами.
- Ты понимаешь, что значит алиби для Крамена?
- Что теперь неизвестно, кто кого убил, - равнодушно произнесла Тори, отстранившись.
- Мне кажется…. – я запнулся. - Тори…
Да какого дьявола?!
- Я думаю, Эмма может знать, кто убил Оскара.
Я же не то собирался сказать! Совершенно не то – но тем не менее все равно не смог.
- Ты это хотел сказать? Почему?
- Что почему?
- Почему она может это знать?
- Потому что она встречалась с ним тем вечером. И могла видеть – или слышать…
Я уже сам начинал верить в эту версию, хотя пистолет и кое-что еще говорили об обратном.
- Она ничего не видела.
- Она могла не сказать тебе… испугалась или...
- Она ничего не видела.
Ну хорошо, уфф. По крайней мере я попытался.
- Скоро поедем. Хочешь спать?
- Немного.
Подошел поезд и мы сели в купе – сначала я хотел взять полулюкс, но раздумал. Подобная расточительность на одну ночь – ну вы поняли, какое впечатление это может создать. Мы быстренько улеглись на нижние полки, чтобы не потревожить спавших соседей.
Тори уснула сразу – по крайней мере, отвернулась к стенке, дышала ровно и не двигалась. Я не мог уснуть, судорожно решая, как лучше поступить по приезде в город – снова обратиться в полицию, связаться с адвокатом – если таковой имелся – Павла Крамена или поехать в лечебницу вместе с Тори. Она не приглашала меня с собой, но что она будет делать там совсем одна? У нее даже нет никаких бумаг.
Ее рука, налитая лунным светом, мирно лежала на краю кровати и я невольно залюбовался тонкими пальцами. «Коснуться губами руки, но, ах…» Дальше я не помнил – поэзия в школе почти полностью прошла для меня стороной.
Кто знает, может быть, я даже посвящу ей стихи, когда все закончится.
Глава 21. Поворот оверштаг
Поезд прибыл на центральный вокзал точно по расписанию, и в распахнутые двери хлынул шум сотен голосов, гудки, объявления информационной службы, топот людей и стук чемоданных колесиков. Мы сошли в числе последних – я ждал, пока Виктория умоется, потом подхватил ее сумку и мы отправились домой. Ко мне домой.
Впервые я вел туда девушку без всяких задних мыслей – хорошо, разве что с легким предвкушением, но не более того, поэтому чопорно отвернулся от подмигиваний нового консьержа. Убитый Монтегю, по крайней мере, никогда не опускался до панибратства. Щелкнул в замке новенький ключ. Я как мог настроился на деловой лад, пока Тори с любопытством осматривалась в типичном холостяцком жилище. Потом попросила разрешения позвонить матери.
- Ты можешь делать все, что хочешь. Я сейчас освобожу тебе кровать.
Шелестя постельным бельем я слышал, как она приглушенно говорила в трубку что-то о ночной поездке, о столице и ни слова обо мне. Это хорошо или плохо? Когда я вышел, неся скомканные тряпки, она уже вытащила из сумки небольшой ноутбук и ловко печатала что-то не хуже заправской стенографистки. Увидев меня, она прикрыла экран и мило улыбнулась:
- Решила проверить, нет ли писем от Эммы.
Я все еще с легким недоверием относился к этой переписке – Маргрета Рипл уж точно не была дурой, которую можно водить вокруг пальца снова и снова.
Я отнес ее сумку в комнату, заварил чай. В наших отношениях наступила легкая скованность – ожидаемая, но все равно труднопереносимая. Мы чинно сидели за столом, словно школьники, оставленные за шалости на час после уроков.
- Оскар не любил детей, - внезапно сказала Тори. – Говорил, что от них много неприятностей и шума. И что если когда-нибудь у него будут дети, то приемные – чтобы сразу взрослые. Ненавидел плач.
- Поэтому он все время издевался над дочкой Софии?
- Он не любил Софию, она его тоже.
- А доставалось ребенку.
Не уверен, что хотел говорить тогда именно об этом. Но как-то так выходило само собой.