Я постучался. Дверь открыла госпожа Ларие – в узких спортивных брюках, подтянутая, словно сошедшая с картинки из модного журнала. На лице, несмотря на поздний час – аккуратный макияж, и даже прическа выглядела свежей.
Она сразу узнала меня.
- Неужели моя серая мышка смогла привлечь столичного донжуана? Верится с трудом, - легкое движение бровей выдало ее удивление.
Судя по усталому и разочарованному тону, я подоспел к финалу очередной ссоры.
- У вас очень симпатичная дочь, госпожа Ларие. Но я пришел поговорить с ней о Павле Крамене.
- Видите, - она впустила меня в дом. – «Она симпатичная, но…». Вы пришли не поэтому. В этом все и дело, господин…
- Эмрон. Эрик Эмрон.
Наконец-то мы познакомились более-менее цивилизованно. Я прошел в знакомую гостиную – с кухни доносился рев телетрансляции футбольного матча. Госпожа Ларие ушла за Викторией.
Осознание, что сегодня я уезжаю, и скорее всего, в Мелаху больше не вернусь, ударило внезапно и очень сильно. Я привязался к этому городу – при всем том, как мало по-настоящему хороших моментов пережил здесь. Желания возвращаться не было, и это само по себе вызывало грусть.
Тори спустилась вниз: просторная домашняя футболка, короткие бриджи и убранные в хвост волосы. Ни следа косметики на серьезном, усталом лице. Полная противоположность мамаше и само очарование – я даже вскочил с дивана, на который только что сел.
- Нам нужно поговорить! - произнесли мы хором и оба смутились.
Тори поманила меня за собой наверх. По коже пробежала легкая искра – я напрягся, понимая, что Рубикон пройден. Это была новая степень доверия, иной вид беседы – и если бы…
Если бы не проклятое дело Робинсона!!
В комнате, на удивление лишенной кукол, мишек и прочей девчачьей дребедени, стояли два письменных стола, книжный шкаф в целую стену и пара мягких кресел-мешков. В нише за кружевной занавеской пряталась кровать – я постарался не задерживаться на ней взглядом. Виктория пригласила меня войти так, словно это ничего не значило.
Бедная моя маленькая дурочка!
Мы сели у окна друг напротив друга, и я внезапно почувствовал себя почти дома.
Почти.
- Виктория, сегодня арестовали Павла Крамена. Ночью отходит поезд в столицу.
Слишком много новостей. Она побледнела и закрыла глаза. Потом вскочила.
- Это неправильно! Неправильно, очень плохо! Так не должно было случиться.
- Против него не так много улик. Только то, что он ссорился с отчимом Эммы и то, что ездил в столицу…Виктория, вы… ты должна мне ответить на очень важный вопрос.
Снизу доносились голоса спорящих супругов – мое появление, по-видимому, лишь подлило масла в огонь. Я как мог старался не прислушиваться.
Тори села, теребя украшение на футболке. То ли догадывалась, о чем я хочу спросить, то ли просто смущалась.
- Тори, ты должна сказать, почему сдала меня Тонину. Это очень-очень важно, ты же понимаешь.
Она вскочила и повернулась ко мне спиной.
- Я не могу сказать.
- Тори, это может быть…
- Это не поможет господину Крамену. Это не поможет ему! Никому не поможет!
Она была на грани истерики.
- Тори, я не хотел тебя расстраивать. Но дело зашло слишком далеко… скажи – отчим насиловал Эмму?
Она уставилась на меня. Странно, но взрыва не последовало.
- Кто тебе сказал? – холодно спросила Виктория.
- Сам догадался. Может быть, из-за этого Павел Крамен с ним ссорился?
Она молчала, предоставив мне самому дедуцировать сколько влезет.
- Из-за этого они и ссорились. Тори, я знаю, что Джим не убивал Оскара, как думает Дик.
- Джим убил Оскара? – она горько рассмеялась. – Кто станет так думать? Оскар был сильнее. Оскар был сильнее, выше, он был…
Внезапно слезы помешали ей закончить фразу.
- Я знаю, ты его любила. Долго и безответно. Тори, так важно узнать правду…
- Зачем?! Зачем тебе нужна эта правда?! Эта вонючая, гадкая правда? Какое тебе дело до всех нас?
Кажется, наступила пора делать ноги.
- Я надеялся, мы расстанемся более мирно. Прости, если чем обидел.
Эти слова вылетели у меня изо рта, раньше, чем я понял, что говорю. Никогда прежде я не просил у девушки прощения, особенно уходя. Да что там – я вообще не помнил, когда извинялся в последний раз. Искренне, а не формально.