Тори всхлипнула, но ничего не сказала. Я вышел из комнаты, притворив за собой дверь.
Я спустился вниз под усиливающиеся крики супругов Туриц-Ларие. Они даже не заметили, как я прошмыгнул в дверь – настолько были поглощены выяснением застарелых обид и претензий. На улице меня охолонул ночной ветер. Я стоял у калитки, не зная, куда идти. До поезда оставалось часа полтора. Слишком много неизвестных, слишком разрозненная информация. Время отчаянно поджимало. Я уселся на низенькую ограду, убедившись, что кусты шиповника закрывают обзор из кухонного окна, и начал думать.
Думать вообще полезно, если не слишком много и долго.
В этой истории было одно неизвестное, от которого зависело все. Или почти все. Я слышал вроде бы разную информацию об этом человеке, но все это были люди близкие, так или иначе пристрастные. Мне требовалось мнение человека со стороны.
Кто же ты, Эмма Робинсон? То есть не Робинсон, конечно, но так удобнее. Отнюдь не такая стеснительная, как подружка, она не пользовалась большой популярностью среди соучеников. Брюнетка, худенькая, очень низкого роста. Мать называла ее не иначе, как «отродьем», патер Захария сокрушенно покачивал своей выбритой головой, а сержант в полиции уверял, что она стала жертвой изнасилования. Если все так, то мне стоило узнать ее поближе.
И главный вопрос – была ли она психически ненормальной?
Я не заметил, как встал и пошел по улице, не глядя по сторонам. Ноги несли сами – к единственному знакомому дому к округе. Неизвестно, что доктор Эстерхази подумает о визите в десятом часу вечера – но у меня было слишком мало времени для выдумки оправдания.
Свет горел только в одном окошке на верхнем этаже.
Я постучал в знакомую дверь и отступил на шаг. Подождал и постучал снова. Наконец, в коридоре зажегся свет, щелкнула задвижка на двери – в приоткрытую щель послышался недовольный голос:
- Кто это в такое время?
- Доктор Эстерхази…это очень срочно.
Кажется, мой голос был достаточно убедителен. Правда, распахнув дверь и различив мое лицо, доктор тут же надела каменную маску.
- Я уже все рассказала. Больше мне нечего сказать.
- Знаю, - выдохнул я. – Но Павел Крамен уже арестован и нужно что-то делать, иначе его обвинят в убийстве.
- Какое вам дело до Павла или кого-то другого здесь…
- Я знаю, что он невиновен.
Последовала пауза. Доктор Эстерхази явно колебалась, стоит ли тратить на меня время – но в итоге любопытство победило.
- Что вам нужно? И где ваш пронырливый приятель?
- Он арестовал Крамена. Он уверен, что Крамен – убийца, но я с ним не согласен. Помогите мне, доктор Эстерхази.
- И что вы хотите от меня? Снова будете копаться в чьем-то грязном..
- Расскажите мне об Эмме.
- Эмме? – переспросила она, но я увидел по глазам, что уточнений не требуется.
Доктор Эстерхази прекрасно знала, о ком я говорю.
- Просто расскажите. Какая она была. Я столько всего слышал…и не знаю, чему и кому верить. Вам я верю.
- Идемте.
Она проводила меня в знакомую гостиную.
- Пятнадцать лет назад я точно знала, что если в прихожей сидит девочка с разбитой коленкой или носом – это Эмма Стоун. Исключений почти не бывало, - доктор села за стол, сложив руки перед собой. – Либо гоняла собак, либо свалилась с дерева…. Или подралась с мальчишками, тоже по ее части. Этакий сорванец. В детском саду требовала купить себе меч, представляете? Хотела стать рыцарем… Но в первом классе Эмма познакомилась с Тори Ларие...
- Они стали подругами?
- Я сама видела подобное в первый раз. Они были как две сестры, как принц и нищий, которые решили никогда не расставаться.
У меня созрел неприятный вопрос, но доктор угадала его без слов.
- Они не извращенки! – выпалила она. – Это была не физическая тяга, это…Знаете…эээ..
- Эрик.
- Знаете, Эрик – в их дружбе не было зависти. Одна другой ни в чем не завидовала. Семья Тори жила лучше, чем могла себе позволить Глэдис – думаю, вы уже знаете, что она алкоголичка.
- Знаю, да.
- Глэдис пила, меняла мужчин и Тори была единственной отдушиной для Эммы. И наоборот. Они не делили парней, не ссорились из-за одежды или косметики и не заводили подружек на стороне. Все было хорошо.
Такой фразой рассказ не заканчивают, уж это я знал наверняка.
- Когда все испортилось?
- Испортилось – неточное слово, - доктор откашлялась. – Переходный возраст тоже нельзя отбрасывать в сторону. Многие девочки…
- После замужества Глэдис? – настаивал я.
- Очередного замужества, да. Поймите, я не лечащий врач Эммы Стоун – у нас есть своя поликлиника для учащихся и студентов. Но люди ведь судачат… Эмма очень изменилась. Стала материться, бесилась по поводу и без. Прогуливала учебу, задирала одногруппников. Она стала более доступной, если вы меня понимаете. Отношения с Тори висели на волоске.