— Понятия не имею. — Она посмотрела на него с подозрением и, в свою очередь, спросила: — Уж не начало ли это твоей кампании?
— Кампании?
— Может, ты велел своим людям сделать жизнь здесь невыносимой для меня в надежде, что мне все надоест и я приму твое предложение? Какой следующий шаг? — Светло-карие глаза Эшли засверкали, она все более проникалась этой мыслью. — И они постараются побольше шуметь, пылить и вообще мешать мне? Накопают канав, чтобы мне было не выбраться из дома? Случайно-специально отключат водопровод или электричество?
Совершенно не тронутый проявлением ее вспыльчивости, Витор погрозил пальцем и упрекнул:
— Как нехорошо! Неужели ты думаешь, что я совершу такую глупость и толкну своих рабочих на действия, которые вызовут пересуды и смогут повредить репутации компании?
Она чиркнула мыском шлепанца по пыли и признала:
— Пожалуй, нет.
— А где они находились до того? — поинтересовался он.
— Не знаю. Мне лишь стало известно, что они доставлены.
— Так что водитель мог оставить их и у парадной двери?
— Пожалуй, — согласилась она.
— Упаковка не фирменная, — продолжил Витор, рассматривая бумагу. — Может, сверхаккуратный парень увидел, что валяется пакет на дороге, и решил прибрать его.
— Возможно.
— Вероятно, — поправил ее Витор.
Эшли стало стыдно за свои подозрения. Их можно было объяснить «коленным рефлексом», а проще дрожью в коленках, вызванной неожиданным появлением Витора.
— Мне не следовало быть такой… враждебной, — пробормотала она.
— Это уж точно. Ведь ты сама предложила, чтобы мы стали друзьями. — Протянув руку, Витор коснулся светлой пряди, выскользнувшей из узла на макушке и свесившейся на оголенную шею. — Что меня вполне устраивает, — прошептал он, наматывая прядь на свой палец.
Нечаянная интимность его жеста подействовала на нее соблазняюще, как и хрипловатый тембр его голоса. Вместо вколачивания в меня повиновения не решил ли он попытаться подействовать на меня своим сладкоречием? Витор д'Аркош может уговаривать. Еще опаснее то, что он знает, что умеет уговаривать. Я не нуждаюсь в его расположении.
— Хочешь выпить? — осведомилась Эшли, напоминая себе, что должна быть веселой и непринужденной, и радуясь тому, что Томас спал.
Витор изогнул брови дугами в пародийной надменности.
— Что-то ты сегодня уж очень любезна?
— Подумала, что утомленный путник опять страдает от обезвоживания организма.
— Еще как, спасибо. Если ты жаждешь приступить к рисованию, я с радостью захвачу свою выпивку в твою студию, — уже на ходу проговорил Витор.
Эшли покачала головой:
— Половина вечера уже пропала, да я и не отстаю от графика. Так что сегодня воздержусь от работы.
— Ну и счастливая же ты. В гостинице меня ждет куча бумаг, которые обязательно нужно просмотреть. — Он скорчил гримасу. — Надеялся посмотреть их в самолете, но до самых важных руки так и не дошли.
— На каком самолете? — удивилась она.
— Из Бразилии. Я прилетел в Лиссабон в час ленча.
— И сразу поехал сюда? — снова удивилась Эшли, впуская его в гостиную.
— Не сразу. — Витор отделался от пиджака, уселся в глубокое мягкое кресло, потянулся и зевнул. — Сначала позвонил в контору, чтобы узнать последние новости.
Только сейчас Эшли обратила внимание на его осунувшееся лицо и темные круги под глазами. Он действительно выглядел очень утомленным.
— Ты спал в самолете?
— Да, часа два, но бумаги требовали моего внимания, так что… — Его плечи устало поднялись и опустились.
— Что тебе налить? Есть легкое пиво, как в прошлый раз, охлажденное белое вино и…
— Вино будет в самый раз, спасибо.
— Ты часто бываешь в Бразилии? — крикнула Эшли, открывая в кухне бутылку.
Ответа не последовало. Вернувшись в гостиную, она нашла Витора растянувшимся на кресле и посапывающим во сне.
Поставив стакан на низенький кофейный столик, Эшли тихо присела в уголке дивана. Пряди темных волос упали на его брови, а ресницы трепетали. Витор казался удивительно уязвимым во сне. И очень похожим на Томаса. Ее сердце сжалось.
С нервной дрожью Эшли сделала глубокий вдох. Простая порядочность побуждала ее сказать ему, что у него есть сын. Он имел на это полное право, а она слишком долго скрывала это от него. Слишком долго. Но если она откроет ему глаза, что потом? Признает ли он публично Томаса своим сыном или предпочтет не знать ничего о его существовании? Поиграть с ребенком минут пять — одно дело, и совсем иное — взять на себя ответственность за отпрыска на всю жизнь.