— Ты не поверил мне, когда я говорила тебе, что не отвлекала Саймона, и не поверил бы мне, если бы я сказала, что ношу твоего ребенка. — Голос ее слегка дрожал, несмотря на усилия сохранить спокойствие. — Ну что, удовлетворен теперь? При твоих постоянных деловых поездках, немного же времени ты мог бы уделить Томасу. И…
— Это не ответ! — Глаза Витора сверкнули словно стальные наконечники при свете свечей. — Может, мне и трудно было бы поверить тебе два года назад, но это было два года назад. У тебя было достаточно времени, чтобы поставить меня в известность, а твое молчание после нашей новой встречи равноценно лжи.
Эшли посмотрела ему в глаза:
— Я очень сожалею.
— Сожалеешь? — Он как бы выплюнул это слово. — Да ты лишила меня радости от первых дней жизни моего сына, его младенчества и говоришь теперь, что сожалеешь?
— Откуда мне было знать, как ты воспримешь это? — возразила она, ощущая, как чувство вины перерастает в защитный гнев. — То, что случилось в Синтре, не имело для тебя никакого значения, так почему его имел бы результат? Хорошо, пусть мое молчание было ошибкой, — тараторила женщина, — но если бы я рассказала тебе, ты мог бы не признать Томаса своим сыном.
— Конечно же, он мой сын, — прохрипел Витор. — Он похож на меня не только внешне, но и своими чувствами. Признаюсь, я строил догадки, но… А сожалеешь ли ты о том, что сказала Саймону, будто беременна от него? — требовательно спросил он, глядя на нее так, словно Эшли сбросила свою кожу.
— Я ему этого не говорила. Он солгал тебе. И об этом, и о том, что я была его любовницей. Между нами не было секса.
Он скривил губы и бросил с издевкой:
— Давай-давай. Я видел ту фотографию в газете.
— На фотографии совсем не то, о чем ты подумал. Она была сделана за несколько лет до того на рождественской семейной вечеринке. Понимаешь, Саймон был практически моим братом.
— Братом? — изумился он.
— Саймон жил в нашей семье с двенадцати до семнадцати лет. Поэтому мы были близки как брат и сестра. — Эшли кивнула в сторону телефона. — В блокноте записан телефон моих родителей. Если не веришь мне, позвони им.
Витор покачал головой:
— В этом нет необходимости.
— Томасу нелегко будет приспособиться к твоему образу жизни, и он вполне доволен своей жизнью со мной, — заговорила Эшли, возвращаясь к самому волнующему ее вопросу. — Ты в состоянии нанять няню, у тебя наверняка есть связи со здешними юристами, судьями и тому подобное. Пусть у тебя состояние, пусть ты пользуешься большим весом, но и я…
— Почему ты скрывала свои истинные отношения с Саймоном? — прервал он ее.
Эшли тяжело вздохнула.
— Я этого не хотела. Просто он очень боялся, что люди узнают о его прошлом, — ответила она и объяснила более подробно.
— Могу понять его желание сохранить свою тайну, однако не вижу связи с той шарадой, когда ты изображала его подружку.
— И этого я не делала. Саймон создавал такое впечатление за моей спиной. Как только я сообразила, в чем дело, я потребовала от него прекратить все это, но тут узнала, что он выдал эту же выдумку и репортеру.
— Та заметка в газетенке Аделаиды? Когда Саймон погиб и печать называла тебя его подружкой, ты не протестовала, — припомнил Витор.
— Он так был озабочен сохранением в тайне своего прошлого, — пока был жив, что было бы несправедливо раскрыть ее после его смерти, — горестно ответила Эшли. — Я не ожидала, что газеты проявят интерес к рождению Томаса, но когда они-таки заинтересовались и посчитали его сыном Саймона, я также не протестовала.
— Да, пожалуй, у тебя и не было выхода, — пробормотал Витор.
— Ты думал, что я приехала в Аделаиду вслед за Саймоном, — продолжила она, — но я была там по делам. А с ним я связалась только потому, что прочитала в газете заметку и мне не понравилось, как склоняют мое имя. — Зажегся свет. — Наконец-то! — воскликнула Эшли и пошла задувать свечи.
Витор хмурился, явно предавшись воспоминаниям:
— Но когда Саймон пришел к тебе в гостиницу, ты рассказала ему о нас, сообщила ему о том, что случилось в Синтре. — На виске у него задергалась жилка. — Как ты могла? Пусть он твой брат, но как ты могла говорить о таких… личных вещах?
Эшли присела на диван.
— Я ничего ему не сказала.
— Тогда откуда он взял, что ты беременна? — Витор свирепо посмотрел.
— Он сказал, что догадался по твоему поведению.
— По моему поведению?
Она кивнула. По словам ее «братца», другим ключом ему послужило то, что она назвала Витора «нахальным хлыщом», но этого она решила не говорить.