Цельку отвезли на завод и здесь в присутствии подозреваемого осмотрели его шкафчик в раздевалке и токарные станки, к которым он как бригадир имел доступ. Членам бригады задали те же вопросы, что и соседям по дому.
— Да в чем дело? Чего вы ищете? — допытывался Целька с тревогой и раздражением.
— Вы прекрасно знаете, чего мы ищем. — Этот невежливый ответ майора красноречиво свидетельствовал о том, что его покинуло привычное самообладание. Он хорошо понимал, что неудача с обыском может разрушить возведенное им стройное здание очередной версии, теперь надежда была только на допрос подозреваемого.
Майор приступил к допросу:
— Вы отвозили жену в Варшаву второго сентября?
— Да.
— На машине Яна Ковальского? Той самой, которая вскоре была похищена?
— На той самой.
— Кто ехал с вами? Ковальский?
— Нет. Я ехал один.
— Дирекция разрешила вам взять машину?
— Директор Надольный разрешил Ковальскому отвезти мою жену в больницу.
— Но вы предпочли ехать без него?
— Мне было все равно. Это Ковальский решил остаться, потому что ему надо было заняться машиной замдиректора.
— Кто еще ехал с вами?
— Никто. Только я и жена.
— Странно. Столько заводских живет в Варшаве… Раз уж вы ехали в город, почему не взяли кого-нибудь, чтобы людям не пришлось ждать автобуса?
— Я очень торопился. Жена себя плохо чувствовала. Да ведь и ехали мы не в конце смены. Жене надо было быть в больнице к одиннадцати.
— А детей почему вы с собой не захватили? Такой прекрасный случай проехаться на машине. Для детей это всегда радость.
— Сын был в школе.
— А дочка? Уж ей-то наверняка очень хотелось поехать с вами.
— Иренку я отвел к соседям. Не хотелось мне брать ее в больницу. Я боялся, что она начнет плакать, когда узнает, что мама там останется. И для жены лишняя нервотрепка. Ведь она же прекрасно знала, какая тяжелая операция ей предстоит. Правда, врачи уверяли, что опухоль незлокачественная, но они могли нас просто успокаивать.
— Предположим, что все это так и было. Ну ладно. Отвезли вы жену в больницу. А что потом?
— А ничего. Я вернулся сразу же в Надажин, ведь машина могла понадобиться. Ковальский наверняка уже нервничал, потому что я и так задержался — проторчал в больнице часа полтора, чтоб все оформить.
— Память у вас прекрасная, но вот почему-то вы никак не можете вспомнить, что на автостраде вы съехали на обочину, остановились, подняли капот машины.
— Это какая-то ошибка. На шоссе я не останавливался, да и зачем мне было поднимать капот машины? Ведь она совсем недавно прошла техосмотр.
— Вы прекрасно знаете зачем. Затем, чтобы подсоединить кусочек провода.
— Провода? — Если Целька и притворялся, то делал это очень искусно.
— Да. Кусок провода и выключатель. Под приборной доской. Неплохо придумано. Достаточно одного движения, и включай зажигание сколько хочешь — стартер не заработает.
Наверное, во всем Надажине не было человека, который бы не знал, каким именно способом воры выманили пассажиров из машины и потом умчались на ней в голубую даль, увозя с собой семь миллионов злотых. Теперь и Мариан Целька понял, что означал обыск в его квартире и чем вызван допрос. Но странно, поняв, в чем его подозревают, он не только не испугался, а, наоборот, разразился громким смехом.
— Так вот в чем дело! Не там ищете. К краже денег я не имею никакого отношения.
— Я и не утверждаю, что вы лично похищали автомашину с деньгами. Вы «всего лишь» переделали электропроводку в машине. Кто ваши сообщники и где спрятаны деньги?
— Да нет у меня никаких сообщников. И я никогда в жизни не крал.
— Послушайте, Целька, — старался убедить его майор. — Надо смириться с поражением. Хоть и неплохо было придумано, но вы попались. За такое преступление грозит тюрьма до двадцати пяти лет. Так что сами понимаете… Сейчас вам тридцать девять, а когда выйдете на свободу, будет шестьдесят четыре. Тюрьма не молодит. Так не лучше ли во всем чистосердечно признаться? Я покажу на суде, что вы по собственной воле признались в содеянном. Тогда срок наказания может быть значительно сокращен. И не покрывайте и не жалейте тех двоих. Все равно мы их найдем, рано или поздно. Подумайте о собственной судьбе.
— Я невиновен, — упорно твердил Мариан Целька.
— Ну ладно. Завтра мы с вами еще поговорим. У вас есть время. Подумайте хорошенько. В ваших же интересах во всем признаться.
— Я невиновен, — повторил Мариан Целька.
То же самое он твердил и на следующий день. Ни к чему не привели самые хитроумные ловушки, расставленные во время допроса сменяющими друг друга офицерами милиции (майор надеялся, что, может быть, кому-нибудь другому удастся сломить упрямство этого человека).
Полковник Немирох выслушал рапорт своих подчиненных и распорядился немедленно освободить арестованного. Он даже приказал отвезти его домой на служебной машине.
— Этот человек виновен, — настаивал на своем майор.
— Может, виновен, а может быть, и нет, — возражал полковник. — Его вину надо еще доказать, а до тех пор, пока мы этого не сделаем, следует считать его невиновным. Так что освободить его и извиниться перед ним мы обязаны. Ты волен продолжать поиски в этом направлении. Если соберешь против него побольше улик — мы с ним поговорим еще раз.
Пришлось Качановскому выполнять приказ начальства.
Глава VIII
С ОПОЗДАНИЕМ НА ОДИН ДЕНЬ
Прошли дни, недели, месяцы. Напрасно майор Качановский и его люди напрягали силы, расследование как забуксовало — так и не смогло сдвинуться с места. Уже вовсю работала мастерская Мартина Лисека, на радость его многочисленным клиентам. Правда, сам он с женой и ребенком ютился пока в маленькой комнатке, где у старого Януария Годлевского помещалась контора, но жена была довольна. Пусть тесно, зато дом свой, не свекрови. Весной они пристроят еще одну комнату и поживут здесь до тех пор, пока не построят собственный дом.
Все, что касалось Цельки, было хорошо известно майору, потому что его люди продолжали наблюдение. Ничего подозрительного, ничего такого, что могло бы дать зацепку следствию. Тогда, после его ареста, ка заводе посмеялись над ним — как же, миллионер, такому самое место во дворце Мостовских, — но скоро забыли об этом. Его жена почти совсем поправилась, и сразу ожил весь дом. Директор Надольный в качестве премии за выполнение плана дал бригадиру талон на одну из двух «шкод», выделенных министерством заводу. Такое решение директора, вызвавшее недовольство кое-кого из руководящих работников завода, объяснялось просьбой полковника Немироха, который испытывал угрызения совести, что слишком легко согласился на 48-часовой арест Цельки. Вот и получилось, что у бригадира не было оснований обижаться на то, что в свое время майор Качановский проявил излишнюю бдительность.
Милиция тем не менее проверила всю финансовую сторону покупки новой «шкоды». Выяснилось, что Целька продал «вартбург» почти за сто тысяч злотых, немного денег у него было на книжке, а недостающие одолжил у друзей и взял в кассе взаимопомощи.
У милиции под контролем находилось и несколько других сотрудников завода. Вели они себя как всегда, работали тоже обычно — кто хуже, кто лучше. Некоторые из них уволились по разным причинам, главным образом финансовым, переходили туда, где больше платят. Никто из них не давал ни малейшего повода для подозрений.
И вот наконец произошло то, что должно было произойти. В соответствии со статьей уголовнопроцессуального кодекса прокуратура прекратила дело. Решение прокуратуры майор Качановский воспринял как пощечину. В долгой и успешной карьере офицера это был первый случай нераскрытого преступления. Он пошел жаловаться своему другу и начальнику полковнику Неми-роху.
— Прокурор поступил в соответствии с законом, — возразил тот. — Ты сам это прекрасно знаешь, так что нечего удивляться и тем более обижаться на Бочковского. Да я и сам готов признать дело безнадежным. Посмотри, сколько месяцев велось следствие и, можно сказать, с места не сдвинулось. А сколько людей было занято! И тех двух, что внедрены на завод, пора отозвать. Им нет смысла торчать там. Они понадобятся на другом месте. Нет, я не хочу сказать, что ты завалил дело. Напротив, наблюдая за твоей работой, я убедился, что тобою сделано все возможное.