— Ну что ж, значит, будем продолжать наблюдение за Казимежем Фельчаком, он может навести на след своего сообщника, — предложил полковник.
— Сомневаюсь, — буркнул майор.
— И я сомневаюсь, — поддержал его прокурор, — они слишком хитры для этого. И наверняка станут еще осторожнее после убийства Выгановского. Угон автомашины — это еще цветочки. Правда, дорогие: стоимостью в семь миллионов злотых. А вот теперь, когда совершено убийство, да еще умышленное… Нет, они надолго затаятся — может, и на годы.
— Пожалуй, ты прав, — согласился полковник.
— Нет, я не считаю лишним наблюдение за нашим валютчиком, — продолжал прокурор, — причем наблюдение как нельзя более тщательное, не исключено, что он и допустит какую-нибудь ошибку. Но сколько можно ждать? Недели, месяцы, годы?
— Не могу я столько людей бросать на одно дело. Годы! Что, нам нечем больше заняться?
— Я очень хорошо вас понимаю, потому и ставлю сейчас вопрос: что следует предпринять?
— Надо быстрее распутать этот клубок, — сказал майор.
— Гениальная мысль, — проворчал Немирох.
— Ничего удивительного, ты ведь меня знаешь. Впрочем, это не просто мысль.
— У тебя есть предложение? — оживился полковник.
— Да, надо застать обоих преступников на месте преступления.
— Вы считаете, майор, что они замышляют новое нападение? — удивился прокурор.
— Нет.
— Тогда что же? — взорвался полковник. — Говори толком.
— Преступники затаились, как барсуки в норе, и выжидают. Они понимают, что время работает на них, что долго мы их искать не в состоянии. Значит, надо выманить их из норы. Заставить действовать и поймать.
— Как же ты этого добьешься?
— Мне необходима ваша помощь — и ваша, полковник, и ваша, прокурор.
— Но ты же знаешь, что я тебе и так помогаю, даже в ущерб другим делам.
— Мне понадобится, правда на короткое время, еще больше людей, причем самых лучших и опытных.
— Если ты докажешь мне, что это все ускорит раскрытие преступления, ты их получишь.
— А моя помощь в чем будет выражаться? — спросил прокурор.
— Вас я прошу дать разрешение на просмотр корреспонденции, поступающей на имя Казимежа Фельчака, и на прослушивание его телефонов: и того, что дома, и того, что в квартире на Черняковской улице.
— Вопрос непростой. Тем более что ни один из этих телефонов не зарегистрирован на имя Казимежа.
— И тем не менее он ими пользуется.
— На просмотр корреспонденции я, пожалуй, соглашусь.
— Спасибо, но этого мало. Это даже менее важно, чем телефоны. Преступники, даже начинающие, как правило, избегают писать, чтобы не оставлять следов. Телефон — другое дело. Неизвестно, кто говорит, откуда говорит. И всегда можно от всего отпереться. А дело срочное, без вашего разрешения я не смогу ничего сделать, — настаивал Качановский.
— Понимаю. Завтра я дам вам ответ.
— Но все-таки мне хотелось бы знать, что ты намерен предпринять? Или это такая тайна, которую нельзя открыть ни прокурору, ни мне, твоему начальнику?
Качановский рассмеялся:
— Да нет, почему же. Просто мне хотелось вас заинтриговать, и, кажется, это удалось. А теперь я открою карты.
И майор ознакомил со своим планом участников совещания. Когда он кончил, полковник проговорил:
— Ничего не скажешь, ловко придумано, но не хотел бы я оказаться в твоей шкуре, если твой план провалится.
— Не должен провалиться. Уверен, все будет так, как я задумал.
— Но согласитесь, — заметил прокурор, — это очень опасная игра.
— Мои люди справятся.
— Я думаю не только о них, — продолжал прокурор. — Сотрудники милиции прекрасно знают, что бывают в их работе такие моменты, когда приходится рисковать головой. Так сказать, профессиональный риск. А я думаю сейчас и о нем.
— О преступнике?
— Он тоже человек.
— Проводя нашу операцию, мы приложим все усилия, чтобы обеспечить его безопасность.
— Однако наступит момент, когда этот человек окажется на краю гибели. Успеете ли вы его спасти?
— Успеем. Ведь мы знаем о грозящей ему опасности.
— Говорить-то легко, — слова Качановского не убедили прокурора, — а ведь достаточно опоздать на какие-то доли секунды…
— Не опоздаем. Именно потому я и прошу у полковника лучших людей. Впрочем, он уже сказал, что не хотел бы быть в моей шкуре в случае неудачи. Я иду на риск сознательно и беру на себя всю ответственность. Головой отвечаю.
— Нужна мне твоя голова, — проворчал полковник.
— Может быть, вы предложите что-нибудь другое, поинтереснее? — вышел из себя Качановский. — Я слушаю вас внимательно.
— Черт с тобой! Нет у меня другого выхода.
— И у меня нет, — признался прокурор. — Вы не убедили меня окончательно, но в данный момент ничего лучшего я предложить не могу. Однако я еще раз настоятельно прошу принять все меры, чтобы те люди не пострадали. Их судьбу вправе решать лишь суд.
— Я прекрасно все понимаю.
— Ну и я согласен, разумеется с той же оговоркой, что и прокурор, — добавил полковник. — Когда ты думаешь начать операцию?
— Подготовка займет самое большее два-три дня, а потом придется ждать, как развернутся события. Если я увижу, что дело затягивается, немного попугаю барсуков в норе.
— Теперь, когда мы решили, как действовать, у меня будто гора с плеч свалилась, — признался прокурор.
— Я приложу все усилия, чтобы она не свалилась на вашу любимую мозоль, — рассмеялся майор.
«О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей многославный,
Он, дерзновенный, какое великое дело замыслил!»[20] — этой цитатой из Гомера закончил полковник военный совет.
Глава XIV
ПЛАН МАЙОРА КАЧАНОВСКОГО
Вряд ли есть необходимость объяснять, что такое словесный портрет. Этот метод идентификации личности преступника хорошо знаком читателям детективных романов. А вот известно ли им, каким путем шли к его созданию?
Вначале портрет преступника, чью фотографию не удалось раздобыть, создавал художник со слов свидетелей. Однако этот метод имел существенный недостаток. Если в таком портрете свидетель улавливал хоть какое-то сходство с разыскиваемым преступником, он считал портрет верным, хотя тот во многом отличался от оригинала. Например, если свидетелю, запомнившему во внешности преступника торчащие уши и не обратившему внимания на резко выдающийся подбородок, показать портрет этого преступника, нарисованный со слов человека, не обратившего внимания на торчащие уши, свидетель не узнает преступника.
Вот почему вскоре отказались от такого примитивного метода и заменили его другими. Сначала это был «фоторобот». Свидетелю показывали множество фотографий разных лиц, а он старался вспомнить, какие элементы лица на фотографиях наиболее, на его взгляд, похожи, а затем из выбранных им элементов составлялся портрет.
Этот метод усовершенствовал американец Хьюго Макдональд из Лос-Анджелеса, разработав так называемый «айденс-кит», когда свидетелю показывали не фотографии, а отдельные элементы лица, из которых и составлялся портрет.
Затем в ФРГ был разработан метод «пик», а в Чикаго «мимик», при которых на киноэкран проецировались отдельные элементы лица, пока не формировался полный портрет. Однако все эти методы, в том числе и английский «фото-фит», были лишь различными модификациями «айденс-кит». К тому времени было разработано 169 типов лба и линии волос, 81 тип глаз, 86 — губ, 70 — носа, 64 типа подбородка и линии щек. К этому можно добавить громадное разнообразие усов, бород, очков, головных уборов. Как подсчитали математики, из всех этих элементов можно составить более пяти миллиардов человеческих лиц — число, превышающее население земного шара.