— Но только не восходящую звезду польского уголовного розыска Анджея Чесельского: стоит ему чуть-чуть сосредоточиться — и преступление будет раскрыто.
— Понятно. Особенно если иметь в виду, что у него будет гениальный помощник — молодой, исключительно способный и довольно опытный подпоручик Антоний Шиманек.
— Что-о-о? — По растерянной физиономии подпоручика было ясно, что у него пропала всякая охота шутить.
— То, что слышишь. Полковник назначил тебя мне в помощники. А дельце-то трудное, загадочное, и просто так не распутаешь. Не за что зацепиться.
— Расскажи, в чем дело?
— Обычное убийство. Убит инженер Зигмунт Стояновский.
— Где?
— В Варшаве, на Вильчей, возле своего дома, когда выходил из машины. В двухстах метрах от отделения милиции.
— Нахальная работа, прямо под носом?.. Когда?
— Позавчера вечером. Единственное, что удалось установить более-менее точно: преступление совершено что-то без двадцати десять.
— Причина смерти?
— Перелом черепа.
— Чем?
— Двухкилограммовой гирей. Нашли под машиной.
— Кто убийца?
— Мужчина в светлом плаще, естественно, он не стал дожидаться развития событий и скрылся, никем не задержанный.
— Почему?
Поручик Чесельский развел руками.
— Ты задал мне семь сокровенных вопросов из «золотого фонда» и теперь знаешь столько же, сколько и я.
— Но ведь должна же быть причина?
— Должна. Даже древние римляне знали это. Is fecit cui prodest. Убил тот, кому это выгодно. Можешь не ломиться в открытую дверь.
— Убитый был женат?
— Да.
— Что говорит жена?
— Пока ничего. Она уехала отдыхать. Вчера передали по радио, чтобы такая-то немедленно возвращалась.
— Так, значит, речь шла о ней. Теперь припоминаю: Ирену Стояновскую, выехавшую отдыхать в Бещады, просят немедленно вернуться домой по семейным обстоятельствам.
— Именно так.
— Знаешь, по-моему, лучше сразу говорить правду, а не это обтекаемое «по семейным обстоятельствам». Представляешь, как она будет переживать, пока не вернется домой.
— Я тоже так считаю, но установлена такая форма… И, пожалуй, это оправданно: сохраняется тайна, в которую не следует посвящать посторонних лиц.
— И как? Она объявилась?
— Пока нет. Наверное, еще не успела вернуться в Варшаву.
— А квартира?
— Закрыта. Ключи у нас, ждем ее возвращения. Хотя я считаю, что надо действовать — там может быть ключ к разгадке. Полковник дал команду срочно произвести обыск. Но некий подпоручик, который имеет обычай опаздывать на работу, мешает приступить к немедленному выполнению приказа. — Чесельский не удержался и еще раз прошелся по адресу своего коллеги.
Они подъехали к дому на Вильчей вместе с двумя экспертами по «ревизии», как у них принято было называть обыск. Квартира находилась на третьем этаже. В понятые взяли дворника. С ним Чесельский решил после обыска поговорить отдельно, необходимо было разузнать кое-что об убитом.
Квартира состояла из двух довольно больших комнат и просторной кухни. Дом был старый, построенный еще до первой мировой войны. В те годы на Вильчей строили дома разбогатевшие промышленники и не совсем еще разорившиеся дворяне. Дворник пан Ксаверий Ротоцкий о тех давних временах почти ничего не помнил, но по внешнему виду весьма напоминал польского шляхтича конца прошлого века. Предметом же особой его гордости были пышные старосветские усы.
Обстановка, да и сами комнаты резко разнились друг от друга. Одна, которую, судя по всему, занимала хозяйка, была обставлена ультрасовременной мебелью с претензией на шик, на полу яркий ковер, на окнах — пестрые занавески. На стенах — ручной работы коврик, репродукции картин наиболее известных художников-импрессионистов с бессмертной «Жнецы на пшеничном поле» Ван Гога. Огромный гардероб буквально набит тряпьем. Вторая комната выглядела куда скромнее: большой стол, заляпанный тушью всех цветов, простой «канцелярский» стул, тахта, полки с книгами, преимущественно техническая литература по строительству, хотя много было классики и неплохой выбор детективов.
В квартире царил образцовый порядок, в кухне, в ванной все сверкало. Никто не сказал бы, что здесь жил «соломенный вдовец», у которого жена уехала на курорт. Пол натерт, окна вымыты.
— Хозяин был очень порядочный человек, — не скрывая своего огорчения, объяснял дворник, — и жилец хороший. Нос не задирал. По ночам пьяный не возвращался и шуму не поднимал. Когда у них скандалы бывали, как обычно у супругов, только ее голосок доносился. Он никогда не кричал, говорил тихо. Хоть чаевые от него я редко получал, но уж на Новый год и на пасху всегда сотню положит. Она совсем другое дело. Часто пьяная возвращалась, мужчины разные ее провожали. Сколько их было, не упомню. Иногда с трудом до квартиры добиралась.
— Неужели пьяная?
— Молоденькая она совсем, любит повеселиться, — уходя от ответа, пробурчал пан Ксаверий, решив, что сболтнул лишнее о своей жиличке и не мешало бы смягчить вырвавшиеся слова. — Да и что тут такого? Красивая женщина.
— Они давно женаты?
— Года три будет. До того инженер жил здесь с родителями. А когда женился, старики переехали под Варшаву. В Вёнзовную, у них там домик. Перед тем как туда переехать, загородный дом утеплили, чтобы зимой можно было жить, а квартиру оставили сыну.
— Она работает?
— Вроде да. Вначале в той фирме, где и ее муж. А потом устроилась официанткой.
— Где?
— Работала недалеко отсюда, в «Гранд-отеле», в кафе, потом перешла в другое место. А где сейчас работает, не знаю.
Эксперты произвели тщательный осмотр. Все счета за квартиру, радио, электричество, газ были аккуратно сложены. Нашли две сберкнижки. На одной, на имя Зигмунта Стояновского, лежало около пятнадцати тысяч злотых, на книжке Ирены — всего лишь семьсот шестьдесят. Кроме того, была еще автомобильная книжка тоже на имя Зигмунта Стояновского. К ценным вещам можно было отнести недорогие украшения хозяйки дома, шубу из нутрии и золотое обручальное кольцо. В карманах всех трех костюмов ничего не нашли. В ящике письменного стола лежала готовальня и какие-то чертежи — видимо, инженер подрабатывал дома.
Собрали разбросанные по квартире около двух десятков разных открыток, такие обычно шлют из отпуска, туристских поездок, из-за границы, несколько ничего не говорящих писем.
Осмотр квартиры ничего не дал. Почему был убит инженер, так и осталось непонятным.
— Быть может, узнаем что-нибудь от жены? Или от родителей? — с надеждой в голосе сказал подпоручик, когда они выходили из квартиры. — Надо срочно позвонить на милицейский пост в Вёнзовную, пусть сообщат старикам о смерти сына.
— А вслед за этим, завтра рано утром, подпоручик Шиманек направится туда сам и поговорит с родителями. Может, они кого-нибудь подозревают.
— Если надо, поеду, — без всякого энтузиазма проговорил Шиманек.
— Я же попробую поговорить с директором объединения, где работал Стояновский.
Шиманек вместе с экспертами отправился в управление, а Чесельский задержался, зашел в дворницкую — решил не откладывать свой разговор с дворником.
— Пан Ротоцкий, до того как вас пригласят в управление милиции, давайте с вами поговорим по душам. Без свидетелей, протокол составлять не будем.
— Я ничего не знаю! — начал отпираться дворник.
— Любой человек всегда что-нибудь да знает. — Поручик удобно устроился на одном из стульев, достал пачку «Зефира» и предложил пану Ксаверию.
— Спасибо. Три года, как бросил.
— Счастливый вы человек. Так сразу взяли и бросили?
— Сразу. Докурил пачку «Спорта» и больше ни одной в рот не брал. Лет сорок курил, совсем еще пацаном — двенадцати еще не было — начал потягивать.
— Значит, вы волевой человек… Я три раза бросал, и ничего не получилось. Хорошо, вернемся к нашему делу. Так что вы можете сказать?
— Я ничего не знаю, — упрямо повторил дворник. — Понятия не имею, кто его мог убить.
— Кто его убил, это я знаю.
— Кто? — удивился дворник. — Значит, поймали?
— Убил тот, кому это выгодно. Только вот вопрос: кому Стояновский мешал и поэтому его надо было убрать? Вы, поскольку давно работаете здесь, знаете всех жильцов, и Стояновского знали.