— Конечно, жильцов знаю, — подтвердил пан Ксаверий. — А Стояновского помню еще мальчишкой, помню, как в школу бегал. А потом учился в Политехническом. У него есть брат и сестра, но они намного старше его. Зигмунт еще в школе учился, а Марыся уже замуж вышла за француза и уехала во Францию. Несколько раз приезжала навещать родных. Богатая дама, собственный автомобиль имеет. Старшая Стояновская говорила, что дочка удачно вышла замуж, у мужа собственное предприятие.
— А брат где?
— Учился в Кракове в горном институте, после окончания в Варшаву не вернулся. Работает в Силезии на шахте. Редко приезжал к родителям, так что Зигмунт один воспитывался. Сам Стояновский работал в трамвайном депо. Вышел на пенсию, а когда сын женился, решил уступить ему квартиру. Я даже помогал старикам перебраться в Вёнзовную. Не очень-то им хотелось уезжать из Варшавы, но старик не скрывал, что невестка ему не по душе, так что он предпочитает жить в деревне, чем здесь, с ними.
— А вы ведь говорили, что она очень красивая.
— Красивая-то красивая, только, когда идет по улице, ни один мужчина мимо нее спокойно не пройдет. Кажется мне, не все у них гладко шло. Не такая ему жена была нужна.
— Почему?
— Он был человек спокойный. Когда еще в школу ходил, не было с ним никаких хлопот, не то что с другими пацанами. Ведь те то окно разобьют, то лампочку, то в подъезд грязи натаскают, только успевай убирать. Зигмунт хорошо учился, окончил Политехнический, на хорошей должности работал и зарабатывал хорошо… Машину купил.
— А она?
— Говорят, работала секретаршей или машинисткой, только у меня собственное мнение на этот счет, один мой знакомый живет на Таргувеке и знает всю ее родню. Она из тех, которые как птицы небесные — не сеют, не жнут, а урожай собирают. Папочка довольно частенько в тюрьме посиживал, да и мамочка не лучше, а братец кого-то пырнул ножом. Ирена окончила среднюю школу и устроилась на работу на небольшой завод по производству смазочных масел. Работала она там простой работницей. А так как кое-что понимала в своей красоте да еще в кое-каких делах разбиралась, то и стреляла своими зелеными глазищами, пока не подстрелила нашего пана инженера, он на ней и женился, хотя был старше ее на пятнадцать лет.
Такие браки часто бывают удачными. Разве для любви есть преграды.
— Так-то оно так, только если говорить о любви, то в данном случае влюблен был пан инженер. А ей только надо было вырваться из своего окружения. Такое замужество открывало перед ней все пути.
— Какие пути? Официантки в кафе «Гранд-отеля»?
— Смазливая официанточка в людном кафе далеко может пойти. Сколько возможностей для нужных знакомств, не то что в «смазочной» на Таргувеке.
— Что это за «смазочная»?
— Да небольшой заводик. До войны там производили смазочные масла для машин, для телег, разливали в бутылки, еще какие-то химикаты изготовляли. Называли тогда «смазочная», так это и осталось. Хотя сейчас этот заводик включили в производственную кооперацию, а название осталось старое.
— На какой же улице эта «смазочная»?
— На улице Князя Земовита. Возле самой железной дороги.
— По-моему, Ирена должна быть только благодарна Стояновскому, так как он вытащил ее из такого окружения. А за благодарностью часто следует любовь.
Пан Ксаверий только рукой махнул.
— Видел я Ирену, когда она сюда въезжала с одним маленьким чемоданчиком. А сейчас… Сколько у нее импортных тряпок. Вы ведь видели, чем ее шкаф набит? Зигмунт безумно любил ее, столько денег на нее тратил. Только недавно глаза у него открылись, понял, на ком женился.
— Изменяла?
— Этого не могу сказать, не знаю, но повеселиться любила, плохо, что еще и любила выпить. Когда они только поженились, у них часто бывали гости. Кому, как не дворникам, известно, кто и когда веселится. Вот уже второй год никто к инженеру не заходил. И родители перестали бывать. Он сам стал к ним ездить в Вёнзовную, почти каждое воскресенье. Ездил один, без Ирены.
— Бывает, что со свекровью плохо уживаются молодые, тут уж не разберешь, кто виноват… Стояновскому, может, с женой совсем и неплохо жилось.
— Если б хорошо, то не ссорились бы. А то Ирена на весь подъезд кричала: «Растяпа, дурак…», даже слушать было неприятно. В последнее время довольно часто ее с работы провожал один такой симпатичный шатен. На зеленой машине. И всегда очень поздно.
— Марка какая? На номер не обратили внимания?
— Не очень-то я в автомашинах разбираюсь. Вот если бы конь, я бы сразу сказал, какой породы. Знаю, что совсем новенькая машина, какая-то иностранная, на наш польский «фиат» не похожа… А шатен — воспитанный человек, ничего не могу плохого про него сказать, как открою ворота, обязательно десятку сунет, а то и двадцатку. Вполне возможно, что Ирена хотела поменять своего мужа на этого типа. Куда «сирене» Стояновского до такой шикарной машины.
— Может, он только провожал? Обычный ресторанный роман. — Поручик Чесельский специально ставил под сомнение все утверждения пана Ксаверия в надежде побольше выпытать у него.
— Какой там роман! — возмущался пан Ксаверий. — Ирена не скрывала, что хочет развестись, а инженер был против… Как известно, без согласия супруга развод не получишь.
— Она требовала развода?
— Когда ссорились, не раз кричала: «Если тебе это не нравится, дай мне развод».
— А Стояновский?
— Он никогда не повышал голоса, но, видно, не соглашался на развод, тогда бы она так не кричала.
— Часто они ссорились?
— В последнее время часто. Пожалуй, самый сильный скандал был у них прямо перед самым ее отъездом на курорт.
— Из-за чего?
— Я в тот день мыл лестницу в их подъезде. Делом своим был занят, так что не слушал, чего они там ругаются.
— Ясно! Понимаю вас, — стараясь быть тактичным, проговорил Чесельский. — Бывает и так, что, когда занят делом, не слушаешь, а все равно долетает до ушей.
— Так-то оно так, — согласился пан Ксаверий. — Значит, мою я лестницу, а совсем рядом, за дверью, Ирена надрывается: «Так знай, после отпуска я сюда не вернусь!» Зигмунт что-то ответил ей, не повышая голоса, а она опять: «Если не дашь мне развода, пожалеешь об этом!»
— Пан Ксаверий, а вы не вспомните точно, когда они так ссорились?
Дворник озабоченно принялся подсчитывать на пальцах.
— Инженера убили позавчера, то есть во вторник. А она уехала дня за три до этого — значит, в субботу утром. Это я хорошо запомнил, как раз подметал мостовую, когда она вышла с чемоданами и села в машину.
— В зеленую?
— Нет, в такси.
— Стояновский ее не провожал?
— С утра уехал на работу, потом приехал за ней, но она минут за пятнадцать до этого уехала. А меня просила передать, если Зигмунт подъедет, что больше ждать не могла, поскольку он всегда опаздывает, поезд же отходит точно по расписанию.
— Вы это передали Стояновскому?
— Как только он подъехал, сразу сказал, что Ирена взяла такси, боялась, опоздает на вокзал. Он посмотрел на часы и, кажется, сказал, что его задержали по дороге, и еще добавил, что она уехала отдыхать в Бещады. Все это я уже рассказал капитану, он меня расспрашивал.
— А скандал когда был?
— Дня за два до ее отъезда — значит, в четверг.
— Вы были у себя дома, когда убили Стояновского?
— Нет, я в тот день поехал к родственникам на Жолибож. Можете проверить, дам их адрес и фамилию.
Поручик только рукой махнул.
— Вам-то какая выгода убивать Стояновского.
— Жены тоже не было дома. Как раз вышла в гастроном. А когда вернулась, на месте преступления уже была милиция и лужа крови на мостовой. Инженера увезла «скорая помощь». Жена даже и не знала, кого убили. Только когда пани Межеевская, жиличка со второго этажа, вышла мусор выносить, она ей и сказала, что убили Стояновского.
— Его машина возле дома стояла. Разве ваша жена не знала, что это автомобиль Стояновского?
— Конечно, знала, чья «сирена», только ей никто не сказал, что убили ее хозяина. Какая-то женщина видела, как убивали инженера, но я с ней не разговаривал. Вообще ни с кем не разговаривал. Потом меня капитан допрашивал, но это уже было на следующий день утром. К этому времени личность убитого была установлена.