— Я хотел сказать тебе о своих чувствах при самой первой встрече, но я так боялся отпугнуть тебя. О Боже! Это было нелегко. Когда я увидел тебя в объятиях Адриана, пусть лишь на сцене, я был способен разнести весь этот театр на мелкие кусочки голыми руками. Но я был полон решимости не показывать своих чувств. Я старался держаться осторожно до того вечера, когда прошел заключительный спектакль. Видит Бог, я не рассчитывал на то, что ты забеременеешь, однако здесь судьба мне некоторым образом подыграла. И это дало возможность привезти тебя сюда…
— Но ведь ты дал мне уехать сегодня утром? — Она посмотрела на него и увидела, как темные глаза затуманила настоящая боль.
— Я был в шоке, — тихо сказал он. — В отчаянии. Я так хотел ребенка, молился только об этом. Я ушел с виллы и все бродил и бродил. А затем я пришел в себя. Я подумал: не могу больше отпустить ее. Второй раз. Я обязан сказать ей о своих чувствах.
— Ну почему же ты мне ничего не сказал? — спросила она, крепко обнимая его. — Все то время, что я жила здесь, ты ни разу не упомянул о любви.
— Любви? — Он опять посмотрел на нее, глаза его были полны печали. — В прошлом мы много говорили о любви и больше ни о чем. Слова любви нетрудно произнести, но на сей раз я хочу не говорить, а действовать, и, может быть, когда-нибудь ты опять полюбишь меня. И, дорогая моя, я все сделаю для этого. Чего бы мне это ни стоило, я сделаю так, что ты полюбишь меня.
Робкая улыбка тронула ее губы.
— Но я люблю тебя, Стефано. — И ее спокойный тон не смог скрыть ту глубину чувств, которая скрывалась за этими словами. — Я никогда не переставала любить тебя.
Темные глаза вспыхнули.
— Не нужно шутить со мной, Крессида. Только не сейчас. Я просто не выдержу этого.
Она поразилась беспомощному выражению, появившемуся на его лице.
— Я люблю тебя, — повторила она. Он посмотрел на нее долгим испытующим взглядом, а затем, издав какой-то горловой звук, прижал ее к себе и начал покрывать страстными жадными поцелуями, которые пробудили в ней целый вихрь чувств.
Казалось, прошла целая вечность, пока он опять посмотрел на нее.
— О, дорогая, — прошептал он. — Когда же мы совершили ошибку?
Она заговорила, стараясь выразить словами то, что чувствовала.
— Ты был такой сильный, такой важный, такой могущественный, ты подавлял меня. Мне казалось, что все не одобряли твой брак — твоя семья, прислуга, я это чувствовала, когда мы приезжали сюда на выходные. Они не могли понять, почему ты женился на этой молодой иностранке, которая никак не вписывалась в семью. И ты никогда не хотел говорить со мной об этом — сразу же прекращал разговор. Так что для меня работа стала чем-то вроде убежища, во всяком случае, мне так казалось. Она возвращала мне чувство собственного достоинства, которое, как я считала, я уже утратила. А ты был против. Поэтому, когда ты сказал, чтобы я выбирала между работой и тобой… — Ее голос осекся.
Он кивнул.
— Я знаю. Я поставил тебя в безвыходную ситуацию. А затем уже сыграло роль самолюбие, когда ни один из нас не хотел уступить. — Он покачал головой. — Так много недоразумений!..
— Я начала бояться приезжать на эту виллу. Мне казалось, ты стесняешься меня. Я помню, как ты заставлял меня уходить со званых обедов, когда я пыталась говорить по-итальянски.
— Черт возьми! — тихо выругался он. — Знаешь, почему я это делал? Я просто видеть не мог, что они демонстративно не обращают на тебя внимание, когда ты так стараешься. Я не желал, чтобы они так с тобой поступали.
— Нам надо было поговорить об этом. Лицо его выражало искреннее раскаяние.
— Я не из тех, кто много разговаривает. Я не обращал внимания на то, что происходит, я думал, если на все эти проблемы не обращать внимания, то они исчезнут сами по себе. — Он посмотрел на нее с нежностью. — Ты помнишь тот вечер — первый, после нашей разлуки, — когда я повел тебя в Лондоне в ресторан?
Она кивнула, вспоминая тот напряженный ужин с Дэвидом.
— Мы были в ресторане, и ты заговорила с официантом по-итальянски. Я был поражен. Я думал, после всего того, что ты здесь пережила, ты будешь стремиться забыть каждое слово, выученное когда-то.
Она покачала головой:
— Никогда.
Он наклонился и тихо сказал ей на ухо:
— Я люблю тебя, Крессида, ты это знаешь? Это на всю жизнь. И мы будем говорить обо всем. Больше никаких секретов. Идет?
— Идет, — прошептала она, и голос ее осекся от переполняющих ее чувств, когда он поднес ее ладонь к своим губам.
Прошла неделя. Она проснулась в его кровати, лунный свет заливал смятые простыни. Тела их сплелись, жесткие курчавые волосы, покрывающие его грудь, щекотали ее щеку. Он ласково поглаживал ее затылок и плечи. Когда она повернула к нему голову, он улыбнулся.
— Ну как, тебе было приятно? — с ехидством спросил он.
Она лениво потянулась, всем своим видом выражая полное удовлетворение.
— Я бы могла найти более соответствующий эпитет, чем «приятно», — ответила она, чувствуя, что от ее слов в нем стало нарастать возбуждение.
— Но ты именно так отозвалась о той ночи в твоем доме, дорогая моя. — Его рука стала поглаживать ее груди.
— Это потому, что я думала, что я тебе безразлична, — сказала она тихо. — Так же, как твое отсутствие в день моего отъезда, я тоже отнесла на счет твоего безразличия.
— До чего же ты глупая женщина, — упрекнул он, и лицо его стало серьезным:
— Я просто не мог видеть, как ты уезжаешь. Это был конец моим надеждам на примирение. Я думал, ты ждешь-не дождешься момента, когда сможешь уехать.
— Когда стало ясно, что ребенка у меня не будет, я подумала, ты хочешь, чтобы я поскорей уехала.
Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
— Говоря о детях… — пробормотал он, затем замолчал, видя протест в ее глазах. — Да, моя прекрасная Крессида, ты можешь выбирать место, где мы будем жить, какую няню мы возьмем — я хочу, чтобы у тебя не было никаких трудностей и чтобы ты могла продолжать работать.
Она покачала головой.
— Я бы хотела иметь ребенка, но не сейчас, через год или два, сначала я хочу, чтобы ты принадлежал только мне. — Она положила голову ему на грудь. — А что касается нянюшек, что ж, посмотрим, когда придет время. Возможно, я брошу работать на какое-то время. — Ее зеленые глаза сияли от счастья. — Я же должна хорошенько познакомиться с нашим малышом. — Вдруг она посмотрела на него с немым вопросом в глазах.
— Что?
Она покачала головой. Это было слишком болезненно.
— Ничего, так; ерунда.
— Мы же договорились — никаких секретов, — напомнил он ей, наклонив голову, чтобы поцеловать ее обнаженное плечо.
Она прикусила губу.
— Я хотела спросить про Эбони, — сказала она. В его глазах появились веселые огоньки.
— А, Эбони, — улыбнулся он. — Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что между нами ничего не было и я никогда не спал с ней…
— Прекрати! — Она сделала попытку отвернуться, лицо ее пылало от гнева и ревности, но он остановил ее, повернув на спину и наклонясь над ней.
— Но ведь это правда, дорогая, — тихо сказал он, и, взглянув в его глаза, она поняла, что он не лжет. — Я действительно хотел ее хотеть, но не мог. Каждый раз, когда я смотрел на другую женщину, я видел только тебя. Мы были просто «хорошими добрыми друзьями» и все. Эбони умеет слушать.
— Потому что… Он кивнул.
— Она слушала, потому что любила меня, — тихо сказал он. — Когда я это понял, то перестал с ней встречаться.
— Мне она нравится, — неожиданно сказала она. — Я.., о, Стефано…
Он нежно поглаживал ее розовый сосок, затем приник к нему губами, и она вздрогнула от наслаждения.
Он поднял голову и улыбнулся, мучительно медленно скользя рукой по ее обнаженному бедру.
— Что, дорогая моя, — прошептал он. — Что? Она хотела сказать, как сильно любит его, но вдруг ей показалось, что слова ничего не значат, и она отдалась его поцелуям, — пусть ее тело скажет ему то, что он должен знать.