Он выбрал именно эту поездку потому, что она укладывалась в его рабочий график. Накануне весь день он провел в Бристоле на совещании в одной компании, выпускающей программное обеспечение. Ему больше не нужно было работать ради денег, только для расслабления. Если он ничем не занимался, он начинал зажиматься в тугой узел.
Конец маршрута находился неподалеку от дома его родителей в Датчете, в котором все еще проживал его отец. Майлз не думал больше об этом месте как о своем доме. После двенадцати лет жизни в США теперь для него Сиэтл был больше похож на дом.
Он поездом добрался до Виндзора и оттуда проехал пять миль до Датчета по вечернему шоссе.
Здание в лжетюдоровском стиле, построенное в тридцатых годах, в котором находилась антикварная лавка его отца, стояло в месте, которое могло быть когда-то мирной сельской лужайкой. Теперь его невозможно себе представить без нескольких мини-развязок кругового движения и почти круглосуточных пробок на дорогах. Датчет затерян в клубке дорог, которые впадают или берут свое начало из трассы М4. Расположенный непосредственно рядом с Лондоном, отгороженный от столицы удавкой кольцевой дороги М25, Датчет каким-то образом застыл во времени, тогда как окружающая его территория просто пульсировала от обилия людей, имеющих деньги и автомобили, которым в любое время дня или ночи всем сразу необходимо проехать обязательно через Датчет.
Магазин его отца постоянно страдал от этих высокоскоростных процессий. В отличие от Итона или Виндзора, в которых туристический биз нес процветает благодаря тому, что туристы пешком передвигаются от одного объекта к другому, очень мало людей проходило мимо «Антиквариата Морриса» в Датчете. Те же, кто проходил, могли заметить, что экспонаты, находящиеся внутри, практически не видны за экраном антиевропейских плакатов.
«Мы никогда не примем евро! – кричали с них надписи, сделанные светящейся розовой или черной краской. – Сохраним фунт, дадим отпор еврократам!» Между плакатами висели государственные флаги Соединенного королевства, находившиеся на различных степенях обветшания.
Майлз и его сестра Кэтрин росли в квартире над магазином до тех пор, пока не стали достаточно взрослыми, чтобы убежать оттуда, Майлз сделал это, едва окончив школу.
Сколько он помнил этот дом, в нем ничего не менялось. Его отец цеплялся за все старое из последних сил, борясь с наступлением прогресса и нововведениями, которые угрожали заполонить весь район. Как только Майлз слез с велосипеда возле потертой зеленой входной двери, «Конкорд», направлявшийся в Нью-Йорк, проревел над его головой. Бывали дни, когда направление ветра требовало чтобы трасса из Хитроу проходила прямо над домом. Каждую минуту с небес раздавался грохот реактивных турбин, прорывавшийся сквозь облака. Датчет не был спокойным городком. Когда месяцем раньше Майлз возвращался на «Конкорде» в Лондон, он прильнул к окну, пытаясь разглядеть крышу родительского дома, но пропустил ее.
– Привет, па. Как поживаешь?
Чертовски ужасно, если честно. Ты войдешь? – спросил его отец, стоя в дверях.
Майлз посмотрел на свои часы.
– Я очень спешу.
– У меня остался кусок старого пирога, давай разогрею.
– Давай, – сказал Майлз.
Он вкатил велосипед в узкую прихожую и прислонил его к стене. На уровне его глаз была фотография, плохо укрепленная в большой, богато украшенной викторианской раме: маленький ребенок, он сам, сидел на коленях матери. Сама она в свою очередь сидела на капоте их старого «форда эскорта», запаркованного на автомобильной стоянке продуваемого ветрами пляжа на побережье Кента. На снимке Майлзу было шесть лет, и он помнил этот момент с поразительной ясностью. Он прислушался к себе: почувствовал ли он что-нибудь, когда увидел этот снимок? Ничего.
Войдя в холл, Майлз прошел мимо трех черно-белых фотографических портретов своей матери в молодости: темные волосы, такие густые темные волосы. Очень полные губы. Была ли она красавицей? Майлз не мог ответить на этот вопрос. По уверениям всех родственников, которых он не видел с тех пор, как улетел в Америку, он был очень похож на нее.
Майлз услышал, как закрылась дверца духовки газовой плиты – очень хорошо знакомый звук. Когда он вошел в тесную кухню, мистер Моррис-старший сел и вздохнул. Его вздох был похож на кашель старого курильщика. Тяжелые вздохи вырвались без всякого на то повода. Он издавал их все время, сколько Майлз помнил.
– Как бизнес? – спросил Майлз, садясь на шатающийся стул напротив него. Его отец уже листал страницы старинного каталога.
– Чертовски ужасно. Никто не ценит больше изящной мебели. Чертова «Икеа», скажу я тебе. Ужасная европейская рухлядь. Чертовски отвратительное иностранное дерьмо повсюду.