Но ночь кончалась, всходило солнце и, какъ-бы привѣтствуя его первые лучи, начинала говорить откуда-то изъ-за горъ тяжелая артиллерія. Ей немедленно-же съ востока отвѣчала германская. Начиналась затяжная артиллерійская дуэль. Каждый изъ противниковъ съ обостреннымъ «спортивнымъ» чувствомъ старался нащупать батарею, спрятавшуюся гдѣ-то въ складкахъ мѣстности. Жизнь въ окопахъ тянулась медленно и нудно. Днемъ ни одна живая душа не рисковала поднять голову надъ козырькомъ окопа. На крупное наступленіе ни одна, ни другая сторона не рѣшались.
Въ Греноблѣ, гдѣ былъ расположенъ штабъ альпійскаго фронта, къ командующему пріѣхалъ союзный комиссаръ изъ главной квартиры. Былъ теплый августовскій день. Бритый англичанинъ сидѣлъ въ большомъ неуютномъ кабинетѣ начальника штаба фронта. Бесѣда длилась уже болѣе часа. Сухой британецъ флегматично тянулъ изъ трубки и, твердо выговаривая французскія слова, дѣлился впечатлѣніями съ начальникомъ штаба о своей поѣздкѣ по линіи французскихъ позицій въ Альпахъ. Онъ лично обслѣдовалъ состояніе арміи и теперь былъ въ полной увѣренности, что французскія укрѣпленія неприступны. Англичанинъ считалъ вполнѣ возможнымъ перебросить нѣсколько дивизій на стыкъ къ швейцарской границѣ, гдѣ линія Мажино переходила въ полевыя укрѣпленія альпійскаго фронта.
— Вы твердо увѣрены, сэръ, что намъ не грозитъ никакой опасности со стороны итальянцевъ, — спросилъ начальникъ штаба своимъ неизмѣнно любезнымъ, но холоднымъ тономъ.
Англичанинъ самодовольно улыбнулся.
— По моему, генералъ, итальянцы въ Альпахъ имѣютъ столько-же шансовъ на успѣхъ, какъ германцы на линія Мажино. По моимъ наблюденіямъ они даже не готовятся къ активнымъ дѣйствіямъ. Посчитайте сами, для того, чтобы подвезти тяжелую артиллерію въ эти трущобы, въ хаосъ камней и скалъ, нужно по крайней мѣрѣ — четыре - шесть недѣль. Итальянцы безпечны. Я ихъ еще знаю по прошлой войнѣ, — заключилъ англійскій генералъ свою рѣчь, давая понять французу, что никто не знаетъ лучше него характеръ итальянскихъ военачальниковъ.
На этомъ разговоръ двухъ видныхъ чиновъ союзнаго штаба закончился. Это было 28-го августа.
Ровно черезъ недѣлю былъ день рожденія командующаго фронтомъ. И въ штабѣ альпійской арміи, въ виду затишья военныхъ дѣйствій, рѣшили хорошо «вспрыснуть» этотъ семейный праздникъ. Вечеромъ большинство офицеровъ штаба, кромѣ очередного дежурства, собралось въ офицерскомъ казино. Ужинъ начался весело. Пили за здоровье союзниковъ, пили за здоровье начальника штаба, пили за здоровье командующаго, пили за прекрасныхъ дамъ, а потомъ, когда тяжелое вино ударило въ голову, пили за то, чтобы скорѣе сдвинуться съ мѣста и проррваться въ ломбардскую долину, какъ это сдѣлалъ когда-то ихъ предокъ при Маренго и Риволи. И тамъ на зеленыхъ лугахъ устроитъ второе Капаретто для зазнавшихся итальянцевъ.
И въ этотъ моментъ итальянская артиллерія совсѣмъ неожиданно открыла ураганный огонь. На протяженіи трехсотъ километровъ, отъ границъ Швейцаріи до лазурнаго Средиземнаго моря — одновременно началась мощная артиллерійская подготовка. Вслѣдъ за ней, итальянскіе барсельеры, поддержанные сѣро-зелеными цѣпями германскихъ войскъ, пошли въ атаку.
Французы были ошеломлены внезапностью нападенія. Никто ни въ штабѣ, ни въ окопахъ вырытыхъ по склонамъ горъ, ни въ пулеметныхъ гнѣздахъ на скалахъ, не предполагалъ что италъянцы готовятся къ наступленію. И главнымъ героемъ этого внезапнаго удара оказалась итальянская артиллерія, о которой такъ пренебрежительно говорилъ сухой англичанинъ въ штабѣ.
Ударъ подготовлялся настолько скрытно, что даже начальники отдѣльныхъ частей узнали о готовящейся атакѣ и прорывѣ лишь за нѣсколько часовъ до открытія артиллерійской подготовки.
Яркое, по лѣтнему горячее солнце, заливало своими теплыми лучами угрюмыя скалы средиземноморскихъ Альпъ. Оно освѣщало заброшенные виноградники, выгорѣвшія бѣлыя фермы и селенія и темныя извилистыя ланіи окопъ французскихъ и итальянскихъ укрѣпленій. По утрамъ легкій паръ подымался отъ остывшихъ за ночь скалъ, туманы клубясь подымались кверху въ ущеліяхъ. Легкій вѣтерокъ приносилъ откуда-то снизу запахъ прѣлой земли, гніющихъ труповъ съ примѣсью чего-то сладковатаго.
Въ чистомъ небѣ, гдѣ-то высоко въ лазури послышалось гудѣніе мотора.
— Летитъ, — сказалъ одинъ изъ французскихъ стрѣлковъ, обращаясь къ своему пріятелю, присѣвшему около козырька окопа.
— Итальянецъ, — отвѣтилъ тотъ, направивъ бинокль на аэропланъ.
Истребитель шелъ на большой высотѣ и съ земля казался черной, маленькой точечкой. Летчикъ-наблюдатель смотрѣлъ въ трубы, расположенныя въ полу кабины. Въ нихъ отчетливо виднѣлось расположеніе окопъ противника. Вотъ свѣтлая блестящая полоска — это горная рѣчка, когда-то служившая границей. Вдоль нея чуть замѣтной черной полоской тянется змѣйка окоповъ. Слѣва вдали можно разобрать дома, деревушки, а если обернуться направо, то виденъ маленькій городокъ,—около него, разбитаго и оставленнаго жителями, — фронты дѣлаютъ большую дугу, входя сильно въ расположеніе итальянскихъ войскъ.