- Как же не начали? - усмехается в темноте Маринов. - В том-то и дело, что работа в разгаре, а ее не видать! Сначала для блезира, для отвода глаз, мы построили вот этот дот, а теперь... заходи, друг любезный, как любил говорить наш политрук Бакрадзе.
Он откидывает плащ-палатку, прикрывающую вход в дот, входит первым.
В доте горит фонарь "летучая мышь".
- Здравствуйте, товарищи! - негромко говорит полковник.
Посреди дота - глубокий минный колодец. Знакомый лейтенант из "орлов", устроивший перекур в доте, с улыбкой козыряет полковнику:
- Здравия желаем, товарищ полковник! Спецвзвод...
- Вольно, вольно! - прерывает его полковник. - Не кричите так. Много вырыли?
Лейтенант-минер здоровается глазами, легким кивком с Ясеневым и Колей Гришиным, докладывает:
- К четырем метрам уже подходим. Вода уже. Трудно там. Тут мы все щели заткнули, чтобы света снаружи кто не увидел, а в колодце совсем дышать нечем.
- Ну и что же? - озабоченно осведомляется полковник.
- Вспоминаем графа Монте-Кристо, как он из крепости этой самой, Шато... Шато... подкоп делал и дальше копаем.
- "Шато, шато"! - усмехается подполковник Ясенев. - Куда землю деваете? Это ведь для графа Монте-Кристо тоже было большой проблемой,
Маринов и Ясенев заглядывают в глубокий колодец, на дне которого орудуют лопатами два минера.
- Землю мы ссыпаем в мешки, - отвечает почитатель Дюма, - а мешки вокруг дота складываем, как бы для укрепления. Взрывчатку привозим втихаря в патронных ящиках.
- То-то! - говорит с улыбкой Маринов. - Увидит что чужой глаз, все насмарку пойдет, вся наша работа.
- А буры скоро будут? - спрашивает минер.
- Завтра буры вам пришлем, - сообщает Маринов. - Так что прошу завтра же и закончить. У нас объектов еще пропасть.
Он многозначительно смотрит на Ясенева.
- Как только закончат "орлы", присылай "академиков".И тоже, чтобы всю ТОС привезли не в черных дюралевых ящиках, а в патронных. И поменьше, пожалуйста, .возни и хождения вокруг! Чтобы все втихаря, тихой сапой...
Ясенев кивает.
- Понятно, будет сделано. Значит, одну здесь...
- Другую - я уже сказал где, - перебивает его Маринов. - Поехали дальше. Времени у нас в обрез.
Выходя из дота, он прислушивается.
- Слышишь? Уже и на юге гремит! Ясенев прислушивается тоже.
- Вот жмет, гад! Говорят, наши ведут тяжелые оборонительные бои в Донбассе. Вон куда забрался Гитлер!
- Надеюсь, там наши каждую шахту заминируют, - говорит, быстро направляясь к "эмке", полковник Маринов.
Стригут небо ножницы прожекторов. Спит беспокойным сном огромный город. Блестящим поплавком ныряет в волнах быстрых туч косой полумесяц. Проносится по виадуку какой-то грузовик, в стороне станционных путей сигналит маневровая "кукушка".
- На почтамт! - командует, садясь в "эмку", полковник.
На городском почтамте командиров операции "Харьков" ждет сюрприз. Когда они подъезжают к затемненному зданию харьковского почтамта, из его зашторенных окон слышатся весьма явственно разухабистые переборы тальянки, женский смех и нестройное пение:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой...
Маринов и Ясенев переглядываются в недоумении.
- Это что еще за яблони и груши? - с угрозой ворчит полковник, вылезая из машины. - Что за чертовщина?
А гармонист в здании почтамта, оборвав песню, начинает плясовую. Слышен недружный топот.
- Гопак? - удивляется Ясенев, - Гопак на минах?
Командиры быстро входят в центральную дверь, почти вбегают в зал, Маринов впереди, Ясенев за ним. Последним входит Коля Гришин. Все жмурятся, войдя из мрака в ярко освещенный электрическим светом зал.
Веселье в полном разгаре - вокруг столиков с чернильницами и бланками телеграмм и почтовых переводов солдатики наяривают казачка с разрумянившимися дежурными телеграфистками и почтовыми служащими. На столиках - бутылки в ящиках.
Первым заметил начальство гармонист. Он тут же прекращает свою музыку, кладет гармонь на столик, вытягивается по команде "смирно".
К Маринову подбегает немолодой комбат с медалью "За боевые заслуги", на ходу подтягивая поясной ремень и поправляя гимнастерку. Нельзя сказать, что вид у него очень испуганный.
- Что у вас, капитан, тут за песни и пляски? Вы командир саперного батальона или руководитель ансамбля?.. -грозно вопрошает полковник.
- Разрешите доложить, - козыряя, говорит скороговоркой комбат, - тут мои бойцы с дивчинами...
- Вижу, что с дивчинами! - повышает голос полковник, - Вы что, с ума сошли? Танцы-манцы развели, пьянку затеяли?! Когда каждая минута дорога?!
- Тише, пожалуйста! - просит комбат жалобным голосом, тревожно оглядываясь на сгрудившихся поодаль плясунов. - Под все это веселье мои бойцы внизу минируют... то есть, простите, втыкают "колья" в подвале!.. Чтобы даже телеграфисточкам было невдомек... Одна смена тут танцует, другая в подвале работает...
По лицу полковника, секунду назад такому гневному и возмущенному, медленно расползается улыбка. Ободренный комбат шепчет:
- А в бутылках горючая смесь!.. Взрывчатку и горючку втащили сюда под видом пива и закуски...
Маринов, широко улыбаясь, оглядывается на Ясенева: "Лихо придумали, черти! Молодцы. Пляски на минах, а?"
Полковник делает несколько шагов вперед, подносит руку к козырьку фуражки с черным околышем инженерных войск.
- Здравствуйте, товарищи! - громко, как перед строем, приветствует он бойцов и девушек. - Ну, чего застеснялись? А ну, гармонист, вдарь камаринского!..
Гармонист схватил гармонь, рванул мехи, забегали по планкам быстрые пальцы, Полковник идет к дверям,
- Вижу, здесь у вас все в порядке, - с улыбкой говорит он комбату. Как на других объектах вашего батальона? Первый приз вам за художественную самодеятельность!
На вокзале идет проверка документов. Зал ожидания забит беженцами и красноармейцами. Много раненых с несвежими повязками. В ресторан тянется длинная очередь. Неумолчный гул голосов, густое облако табачного дыма.
Парный красноармейский патруль подходит к очередной скамейке в углу зала под плакатом с лозунгом: "СМЕРТЬ НЕМЕЦКИМ ЗАХВАТЧИКАМ!" На скамейке четверо мужчин-трое в гражданском, один в красноармейской форме, с перевязанной ногой и костылями - играют в карты.
- Опять проверка! - ворчит тот, что в красноармейской форме, с треугольниками сержанта в петлицах застиранной почти добела гимнастерки.
Он белобрыс, не старше тридцати лет. На правой щеке краснеет косой шрам. Щеки покрыты золотистой щетиной.
- Шпионов все ловят! - хмыкнув иронически, бормочет один из цивильных, шаря за пазухой.
Все четверо молча протягивают свои мятые документы.
Возвращая раненому сержанту красноармейскую книжку, патрульный уважительно берет под козырек.
Самый старший из цивильных, с висячими черными усами, тихо, настырно напевает:
Если завтра война, если враг нападет,
Если темная сила нагрянет,
Как один человек, весь советский народ
За свободную Родину встанет
Патрульный читает документы, отдает обратно.
Другой цивильный - громада парень с маленькими голубыми глазами напевает песню другую, тасуя замусоленную колоду атласных карт:
...и врагу никогда
Не гулять по республикам нашим!
Патрульный проверяет сотни людей, изо дня в день, из ночи в ночь. Осовелыми глазами смотрит он, студент-недоучка, на четырех картежников. Тут хоть бумаги с печатями круглыми, на машинке все напечатано, отметки коменданта имеются... А сколько попадается полуграмотных бумаженций, нацарапанных чернильным карандашом каким-нибудь полковым писарем с трехклассным образованием, черт знает какой части!.. Каждому понятно - на фронте такое творится, что никакого настоящего порядка в канцелярском деле, в оформлении документов и быть не может. А это значит: гляди в оба, не то проскользнет враг - шпион, диверсант, не говоря уже о дезертире. А эти документы в полном порядке. Правда, с датами что-то не так - давно бы пора этим цивильным быть в Воронеже...