Владимир Митыпов
Внимание: неопитеки!
Фантастическая повесть
«Когда загорается дом, надо прежде всего стараться оградить от огня правую стену дома, стоящего налево от горящего дома, и левую стену дома, стоящего направо от него».
Было уже, вероятно, далеко за середину ночи, когда я решил, что ждать до утра, пожалуй, не стоит.
С вечера шел снег, первый и последний в этом году, поэтому в комнате было светло, как в ранних сумерках. Изредка где-то на дальних улицах шумели тяжелые грузовики, скорее всего военные, потому что еще с весны в нашем провинциальном городишке обосновался штаб какой-то мобильной дивизии, следствием чего было резкое увеличение количества потребляемых напитков и мелких безобразий.
«Надо решаться, подумал я, так может пройти вся жизнь, а ведь мне уже тридцать пять, цветущий возраст, если не сейчас, то никогда».
Я поднялся и принялся бесшумно одеваться, что, если вдуматься, было совершенно излишне: жена давно уже стала спать в отдельной комнате. При зеленоватом свете плафона я уложил в чемодан самое необходимое: пару крепких брюк, два свитера, несколько рубашек, походные ботинки на толстой подошве, туфли и парадный костюм для представительств, сунул в револьверный карман чековую книжку и огляделся, все еще не веря, что моя новая жизнь начинается так просто и неожиданно. Все великие дела начинались ночью, усмехнулся я про себя, Варфоломеева ночь, например, девяносто процентов всех восстаний, путчей и дворцовых переворотов.
Нужно было уходить, а я все медлил, чувствуя, что нужно сделать еще что-то.
— Что же, что же? — бормотал я. — Может, я должен кому? Ах, да...
Я подошел к столу и быстро набросал записку: «Я все-таки решился, знаю, что тебя это не очень огорчит. Прости за все. Ухожу. Кеннон». Записку я положил на середину стола, погасил свет и вышел в коридор. Проходя мимо спальни жены, теперь уже бывшей, я замедлил шаги. Как бы мы ни жили с ней последнее время, она все же десять лет была моей женой. Защемило сердце, его с болью начало засасывать в какую-то пустоту. «К черту, к черту!» — мысленно закричал я и повторял это до тех пор, пока не очутился на улице.
Снег уже не шел, а тот, что уже выпал, лежал ровным нетронутым слоем, пугающе белый, так что казалось кощунством топтать его ногами.
Мне приходилось частенько ездить по делам нашей газетенки, поэтому толстый заспанный кассир на вокзале знал меня преотлично.
— Доброе утро, господин Кеннон, — позевывая, сказал он. — Что, опять в командировку?
В ответ я промычал что-то неопределенное, доставая бумажник.
— Надолго?
— Видимо.
— Вам куда?
Я заколебался, потому что и сам не знал, куда еду.
— В эту... в эту... — пробормотал я, лихорадочно припоминая название какого-нибудь неблизкого города. — Подальше куда-нибудь. На юго-западный берег.
Сонное выражение сползло с лица кассира. Он удивленно заморгал свиными ресницами и, пожевав губами, неуверенно спросил:
— Отдохнуть хотите?
— Да, да, — подхватил я. — Именно отдохнуть. Сил, знаете ли, поднабраться, хе-хе... Устал, знаете ли, как-то. Невроз... ностальгия...
— Может, до Вианты вам билет? Курортный город, океан... Сам я, правда, там не был, но, говорят, очень шикарно. — Кассир вздохнул, его одутловатое лицо многосемейного человека, страдающего одышкой и несварением желудка, приняло мечтательное выражение.
— Вианта так Вианта, — согласился я. — Пусть будет она.
Кассир еще раз завистливо вздохнул и принялся выписывать билет.
— Вам было бы удобнее самолетом, — присапывая, говорил он, проворно орудуя ножницами. — Но сами видите, какая стоит погода. Снег этот... Теперь будет слякоть, грязь. — Он подал мне билет.
Я небрежно взял эту банковски похрустывающую бумажку, совершенно не подозревая, что рукой провинциального железнодорожного кассира сама судьба вручила мне билет в новую жизнь с невероятными, прямо-таки чудовищными приключениями. Произошло это, как я случайно отметил, в четверть четвертого утра, и свидетелей тому, можно сказать, не было, если не считать трех или четырех сонных пассажиров, нахохлившихся в по-авиационному низких и элегантных креслах.
Двухместное купе экспресса скудно освещалось химическим светом синего ночника. Явственно пахло спиртным. Проводница — хорошо сложенная, неопределенного возраста брюнетка, с сильно подведенными глазами, — приготовила мне постель, спросила, не нужно ли чего, и, пожелав спокойной ночи, бесшумно удалилась.