– Однако, Михаил Иванович, все же опыт будущего… – попробовал было возразить Михаил Александрович, донельзя разочарованный тем, что все усилия по спешному сбору предметов экипировки пошли прахом, но Драгомиров перебил его:
– Опыт будущего с толком применять надо! Очевидно же, что Европа воевать разучилась совершеннейшим образом. Кто у них там, в будущем, наиболее силен в военном деле? Американцы! Это те самые американцы, которые и воевать-то толком не умеют, что у них за опыт-то? Война северян с южанами, с Мексикой, несколько вылазок южнее. С Испанией они в прошлом году воевали, так что с тех испанцев взять – потеряли больше от болезней, чем в бою. Опять же Игорь рассказывал, что в будущих коалиционных войнах они участвовали хитро, приходя на все готовое перед самой победой. Так разве же это мастера? Напомните мне, где там у них последняя война была?
– В Ираке, во второй раз.
– Ирак… А, верно, это у вас так окрестности Багдада называются. И что же? Вот и воюют столько лет безуспешно: набежит на такого вот, – Драгомиров кивнул на адъютанта, – десяток турок, так он двумя пулями попадет, остальные зазря потеряет, отбиться не сможет – и все, поминай как звали. Вот потому-то и побед у них не видать. Если в будущем вашем не с европейскими неженками воевать, а с азиатами – да такими вот солдатами, – то много не навоюешь.
– Но удары с воздуха, боевые машины, – Великий князь все еще пытался стоять на своем. – Это что, тоже все неверно?
– На войне победа добывается усилиями войск, а техника лишь устраняет препятствия и лишь прилагается к войскам, полная машинизация военного дела невозможна. Впрочем, от удара с воздуха я бы не отказался, да и движущийся форт – вещь небесполезная. Однако же все это, – он вновь кивнул на адъютанта, – и пользу имеет сомнительную, и накладно. Всякому ясно, что мечта о безграничном снабжении патронами – пустой вздор, не соображенный со страшным объемом тех потребностей, которым должна удовлетворять тыловая работа. Но не только по цене маузеровских пистолетов и количеству патронов на каждого солдата накладно. Ведь одни только ботинки против сапог втрое станут, да поставщики для армии цену еще удвоят! Подыми-ка ногу! Посмотрите – носок на ноге, носок, да с патентованым носкодержателем! Вы же каждого рекрута по полгода будете учить носкодержателем пользоваться, а солдат должен учиться тому и только тому, что на войне нужно. А что до новоманерных частей – дайте мне тысячу грамотных рекрутов, умеющих обращаться с мотоциклетками, дайте им мотоциклетки и маузеры, черт с ним – нацепите на них эти кирасы с беретками, научите их в конце концов спрыгивать со всем этим с аэростата и не убиваться при этом об землю – и за год у вас будет полк, способный с кавалерийскою быстротой появиться в тылах у неприятеля, вы, Михаил Александрович, будете его шефом и мотокавалерийским полковником, а высадка ваша повергнет противника в панику. Только где же вы мне возьмете тысячу рекрутов, знающих мотоциклетки? – Драгомиров только махнул рукой…
– Так что же, все напрасно? – после разгромной драгомировской критики Игорь впал в уныние и за поздним ужином у Михаила Александровича сильно налегал на коньяк, – не будет ни десантников, ни спецназа, ни ракет?
– Не надо огорчаться. Конечно, Драгомиров гениальный тактик и во многом прав, но если не на полк, то хотя бы на роту гвардии людей и средств хватит. А что до ракет – то могу вас, действительно, поздравить. Из Калуги уже прибыл Циолковский, у него, оказывается, есть работы также и по металлическим дирижаблям, и по авиационным машинам, вопрос о переезде его семьи – дело решенное, потому что мой брат принял решение о создании особого института. И вы наверняка обрадуетесь, когда узнаете, кому поручена вся организация.
– Циолковскому?
– Нет, что вы, это не дело для преподавателя уездного училища, пусть он даже и получит профессуру. Во главе института мой брат, внимательно прислушавшись ко всем вашим рекомендациям, решил поставить замечательного артиллерийского инженера, помощника начальника Обуховского завода князя Андрея Григорьевича Гагарина…
Сенсация! Скандал! Чрезвычайное происшествие! – вот три кита, на которых стоит популярная пресса, вот что вздымает тиражи газет и обогащает издателей. Есть сенсация – спеши сообщить о ней первым, нет сенсации – придумай ее, раздуй шум о всякой мелочи, кормись с каждого слова – это прекрасно понимали и этим в совершенстве руководствовались и издатель популярнейшего копеечного «Московского листка» Николай Иванович Пастухов, властитель дум московских обывателей, вышедший в издатели из разорившихся кабатчиков, и владелец популярнейшего одноцентового «New York Morning Journal» Уильям Рэндольф Херст, сын калифорнийского сенатора-миллионера. Херст требовал от редакторов писать и издавать газету так, чтобы ее могли и хотели читать полуграмотные эмигранты, невежды, обитатели городского дна, подростки – одним словом, все, – Пастухов в то же самое время завоевывал симпатии лакеев, горничных, кучеров, прачек, кухарок, лавочников, мелких ремесленников, купечества средней руки. У Пастухова писали Владимир Гиляровский и Влас Дорошевич, у Херста – Марк Твен и Джек Лондон, и в бесконечной погоне за успехом, за тиражом, за популярностью у читателей было какое-то подобие спорта, вроде стремительно входящего в моду футболя, где игроки равно пользуются и силой, и выносливостью, и финтами отменной хитрости. Теперь же, ах, теперь, былые правила и привычки были в один момент обвалены: сенсационность стремительно становилась обыденностью. Тиражи взлетели до небес при первой информации о пришельцах из будущего, газеты рвали из рук у продававших их на улицах мальчишек, казалось – вот оно, счастье издателя, вечная сенсация, – но те, кто полагал подобным образом и решил отдыхать от ежедневной тяжелейшей погони за новыми скандалами, вкушая манну небесную после аккредитования своих корреспондентов вначале при московской электротехнической конференции, затем при петербургском съезде физической и технической науки, – и дойдя, наконец, до ожидания открытия еще и химического съезда, – внезапно обнаружил для себя, что читатель пресытился бурным потоком того технического совершенства, которое сулило будущее. Кто из владельцев газет не сумел или не успел понять этого, тот обнаруживал газету нераспроданной, долги перед кредиторами росли, имущество уходило в заклад и с торгов – и полнейший крах приближался со всей неотвратимостью.
Но подлинные газетные короли и теперь не теряли сметки и предприимчивости.
Пусть сведения о будущих успехах химии были не интересны теперь массовому читателю, а сведения об опытах Кюри, о неудачной попытке Беккереля создать сверхмощный «атомный динамит» из нитроглицерина и урановой руды, равно как и введение Австро-Венгрией запрета на экспорт уранита из Иоахимсталя, были старательно скрываемы от посторонних военными министерствами и контрразведками, – но сознание читателя газетчики с легкостью будоражили невиданной ранее массовой манифестацией московских гимназисток-суфражисток в брюках и гигантским парадом Ку-клукс-клана в Вашингтоне под лозунгом «Белый дом не будет черным».