«Человек жив своими знаниями, — говаривал он Харди. — Попробуй выяснить все обстоятельства, узнать все факты, обдумать и осмыслить их — и тогда тебе будет сопутствовать успех. Когда я еще мальчишкой был учеником у мастера-строителя, он заставлял меня проверять каждый размер, изучать любую заготовку. Если он меня чему и научил — так это узнавать все, что можно, обо всем, что я делаю».
Там, в Висконсине, когда остальные сторонились индейцев, отец не упускал случая поговорить с ними. «Эти индейцы, — повторял он не раз, — жили в здешних местах задолго до того, как пришли белые, и нам есть чему у них поучиться».
Многие думают, что до появления белого человека индейцы жили в мире и согласии, однако на самом деле это было не так. Сиу всегда сражались с чиппевеями, их военные отряды постоянно сновали по холмам и долинам. Множество раз Харди и самому случалось видеть индейцев в боевой раскраске, идущих сквозь леса на север или на юг по тропе войны.
— Как-то раз, — рассказывал он Бетти Сью, — мы с папой были в форте Снеллинг. У папы было какое-то дело к майору Гринлифу Дирборну, связанное со строительством. Я почти ничего не помню об этом, зато как сейчас вижу драгун на параде, флаги и все-все-все. Это, пожалуй, самое раннее, что я могу вспомнить. А на обратном пути мы наткнулись на военный отряд виннебаго. Их было человек двадцать или тридцать, и мы притаились под берегом, тогда как они находились прямо над нами. Мы даже могли слышать, как они переговариваются между собой. Заметив наши следы, индейцы решили схватить нас — ради скальпов и папиной винтовки.
— Что же вы сделали? — спросила Бетти Сью.
— Я помню только то, что рассказывал потом папа. Сам я вспоминаю лишь, как мы прятались под берегом, а папа зажимал мне рот, и еще — как он посадил меня в одно из индейских каноэ, а во всех остальных прорубили дырки топором. Мы отплыли, и они стреляли в нас. У меня и сейчас перед глазами вспышки выстрелов и то, как папа откладывает в сторону весло, чтобы выстрелить в ответ.
Глядя на огонь, Харди вспоминал жизнь с отцом, когда тот работал на лесопилке на Рам-ривер, где отец помогал переделывать мельничное колесо таким образом, чтобы вода падала на него сверху, а не шла низом.
Много времени у них уходило тогда на переходы по лесам от одного поселка к другому — отец мог зарабатывать на жизнь лишь своим ремеслом, он был плотником.
Офицеры в фортах Снеллинг и Аткинсон хотели покрасивее отделать свои жилища, и им это разрешалось, если они оплачивали работу сами. Отец охотно брался за этот труд, но ему не нравилось, что приходится пренебрегать делами на ферме.
Харди любил путешествовать. Леса в Висконсине — дремучие, смешанные, там рядышком растут и лиственные, и хвойные деревья: сахарный клен и вяз, дуб, лесной орех, черный и белый ясень, кедр и береза, а дальше к северу — сосны и ели. Там много орехов, таких же, что попались ему недавно, и ягод — черной смородины и голубики; встречались и дикие яблоки.
Им случалось подолгу жить, питаясь исключительно дарами леса — собирая травы, орехи, ягоды и охотясь на дичь. Приспособившись, человек может очень хорошо жить в лесу, отец быстро выучился всему, что знали и умели индейцы. Он прижился в лесу, словно и родился там, а по следу ходил так, будто занимался этим всю жизнь. Многому научился и Харди. Он наблюдал, слушал и помогал. Для любознательного мальчика это была превосходная школа жизни.
Отец старался побольше читать ему, но чаще Харди читал книгу жизни. Мальчик прислушивался к отцовским разговорам с разными людьми — о фермерстве и охоте, об их профессиональных секретах, запоминая отцовские замечания о людях и местах.
Книг в доме было совсем немного, ими менялись с соседями. На Запад отец переехал с Библией, «Путем паломника», «Шотландскими вождями» и «Айвенго». Когда к ним присоединился мистер Энди, у него были «Тадеуш из Варшавы» Портера и «Замок Рэкрент» Мэри Эджуорт. По вечерам, сидя у очага, отец читал эти книги Харди и начал обучать его грамоте.
Однажды, когда отец работал на стройке в форте Снеллинг, майор Дирборн одолжил ему «Мармиона» Вальтера Скотта и новую, лишь несколько лет назад изданную «Историю французской революции» Карлейля. Двух этих книг хватило им на всю зиму, а «Мармиона» они перечитывали не меньше трех раз — от начала до конца.
Часто им случалось находиться в дороге четыре-пять дней, обычно пешком, и Харди вел с отцом мужские разговоры.
«Почти все, что человек может оставить сыну, — говорил отец, — это то немногое, чему он сам научился в жизни, и еще, может быть, свои мысли и чувства. А как ты ими распорядишься — зависит уже только от тебя.
Когда станешь постарше мы побываем в больших городах и ты сам увидишь, что существуют и другие законы — помимо тех, по которым живешь ты. Но рано или поздно ты все равно поймешь, что лучшие принципы — это именно те, что ты установил для себя сам, которым ты сам решил следовать… А к себе человек должен быть очень строг. И все же тебе придется подчиняться законам городов. Люди не смогли бы жить вместе, не испытывай они уважения друг к другу и к правам других. Если вдуматься, все законы основаны на уважении прав других людей.
Теперь смотри: мы тратим почти все время лишь на то, чтобы выжить. Мы охотимся, строим и жнем, заготовляем на зиму дрова и стараемся засолить побольше мяса и заложить в погреб побольше овощей. Когда люди живут в городе, у них больше времени; есть время посидеть вместе и поговорить, послушать музыку и потанцевать. Но этого не получилось бы, не существуй разделения труда, и в городе каждый выполняет свою работу. Один строит, другой работает в кузнице, третий учит, четвертый проповедует, а кто-то торгует. Когда человек может так устроиться, чтобы заниматься лишь тем, что умеет лучше всего, он и сам счастливее, и дела у него идут лучше. Наверное, так и появилась цивилизация — люди собрались вместе, поделили обязанности и получили возможность общаться.
Ты молод, и потому, находясь в обществе, молчи и слушай. Говорят, дети любят подслушивать, — но они и должны это делать. Ведь это тоже способ чему-то научиться. Ты услышишь кучу глупостей, но вместе с тем — и кое-что мудрое; и ты должен научиться никого не презирать. Даже дурак способен научить тебя уберечься от глупостей, и ты никогда не знаешь, где и от кого услышишь то, что поможет тебе в работе или даже спасет жизнь».
Когда отец говорил такие вещи, Харди помалкивал и запоминал.
Ему вдруг вспомнился разговор миссис Энди и отца. «Ваш мальчик слишком серьезен, — говорила она с сомнением. — Бывает ли у него хоть когда-нибудь время поиграть?» — «У него достаточно времени, — раздраженно отвечал отец, — и я от души радуюсь, что Харди серьезный мальчик. Мы пережили здесь тяжелые времена, и он был мне товарищем и помощником. И в нем нет ни единой ленивой клеточки».
«Не стоило отцу тогда так расстраиваться, — подумал Харди. — у меня хватало времени для игр. На милю вокруг не нашлось бы дерева, на которое я не взобрался бы, и такого места, где бы я не играл в индейцев. Правда, выслеживать в лесу дичь или пытаться понять, что делали птицы или животные, изучая их следы, было еще интереснее…»
Когда отец плотничал в офицерских домах, в фортах Снеллинг или Аткинсон, Харди всегда был с ним. Он играл там с другими ребятами, но куда интереснее ему было путешествовать с отцом по лесам, питаясь подножным кормом. Харди больше всего хотелось, чтобы отец оказался здесь — сейчас, с ними, у этого очага.
Но, по крайней мере, они находились сейчас в тепле и сравнительной безопасности. Харди хорошо запомнил расположение бурелома, где набирал сушняк, и теперь смог бы найти топливо даже под снегом. Он встал, взял накидку и сказал Бетти Сью:
— Пойду посмотрю на Биг Реда, прежде чем мы уляжемся спать.
Он порылся в мешке, достал сухарь и вышел.
Начиналась метель. Однако добраться до конюшни, как называл про себя это место Харди, было нетрудно, потому что пройти надо было лишь вдоль скальной стены — до того места, где она поворачивала к навесу. Частично скрытая деревьями и кустами, конюшня была не хуже, чем многие сараи, в которых держали скотину и не в такой мороз. Харди поговорил с Биг Редом и по кусочкам скормил ему сухарь.
— Ты должен помочь мне, Ред, — шептал мальчик. — Я вроде как побаиваюсь, но никогда не признаюсь в этом Бетти Сью, потому что она надеется на меня. Мы прошли уже половину пути. Ты только будь с нами, Ред, и мы дойдем. Обязательно дойдем.
Внезапно жеребец вскинул голову. Харди прислушался. Это был волк. Где-то неподалеку. Мальчик удлинил привязь так, чтобы жеребец мог лечь, если ему захочется, и дать отпор волку, если будет необходимо. И снова до них донесся одинокий волчий вой… Потом, намного дальше, ему ответил другой.
А вдруг эти волки напали на их след? А что, если они учуяли лошадь и детей?
— Все в порядке, Ред. — Харди скормил ему последний кусочек сухаря. Оглянувшись вокруг и убедившись, что под навес снег не попадает, Харди вышел наружу. Кружащийся снег слепил глаза, но мальчик ощупью пробрался вдоль скалы к двери и вошел в землянку, надежно закрыв дверь на засов.
Он подбросил дров в огонь и устроился рядом с Бетти Сью. Где-то в ночи продолжали завывать волки, и Бетти Сью тесно прижалась к нему.
— Не беспокойся, — ласково сказал ей Харди, — ни один волк сюда не попадет.
— Скорее бы твой папа нашел нас, — задумчиво проговорила Бетти Сью.
— Он найдет нас, — уверенно ответил Харди. — Я знаю, что найдет. Да что там! Могу поспорить, что он ищет нас в эту самую минуту!