— Уверена?
— Абсолютно. Я эти места знаю, как свои пять.
Алекса слабо и недоверчиво улыбнулась, но проронила:
— Оки.
Они пошли вдоль железки, но вскоре на их пути встали разросшиеся кусты боярышника. Пришлось подняться на насыпь и идти по шпалам. Алексе сначала было сложно — она то запиналась о брусья, то проваливалась в «пустоши». Потом приноровилась и пошла достаточно быстро. Мира, наоборот, через некоторое время сдала. Нога болела невыносимо.
— Подожди, — сказала она. — Привал.
— Что такое?
— Хочу посмотреть, что с ногой.
Даже так было видно, что нога опухла. Брючина едва не трещала по швам.
— У тебя случайно нет чего-нибудь острого? — спросила Мира. — Нужно разрезать штанину.
— Нет, — ответила Алекса. — Они специально ничего нам не выдали. У себя в локации я находила нож, но когда попала сюда, он пропал.
— Как же мы должны были друг друга убить? — вырвалось у Миры.
— В том-то и вопрос.
Противница стояла, устремив глаза вдаль, где смыкались рельсы. Мире захотелось спросить, что именно произошло в её кошмаре, как Алекса ослепла? Но она не решилась.
Лучше заняться ногой. Мира разорвала брючину — к счастью (хотя какое уж тут счастье?) кожа на брюках оказалась тонкой, и порвать её оказалось не сложно.
Нога выглядела плохо: была горячей, покраснела, царапины стали тёмно-багровыми.
— Ну, что там? — спросила Алекса.
— Всё норм, — выдавила Мира и, облизнув сухие губы, добавила: — Пить хочу.
— Я тоже. Готова ведро выпить.
Скорее бы уж добраться до чего-то жилого!
— Долго ещё до станции? — спросила Алекса.
«Хэзэ», — подумала Мира.
Но вслух сказала:
— Скоро придём.
Они заковыляли дальше, поддерживая друг друга.
— Как думаешь, почему они не высылают за нами погоню? — спросила Алекса.
— Не знаю.
Честно говоря, сейчас её перестала пугать даже погоня. Всё растворилось в жажде и боли.
Когда впереди показался выкрашенный зелёной краской одноэтажный дощатый домик, она решила, что это мираж. Моргнула — домик не исчез. Неужели они дошли до станции?! Нет, вряд ли. Слишком уж домик маленький, скорее избушка обходчика путей. Но, что бы это ни было, там должна быть вода! И люди! Может, у них даже йод есть или ещё что-нибудь обеззараживающее, хотя Мира подозревала: йодом тут уже не поможешь. Нужны антибиотики. — Пляши, дорогая, — хрипло сказала она. — Мы дошли.
— Вокзал? — радостно воскликнула Алекса.
— Для вокзала мелковат. Скорее, дом путейца. Но, в любом случае, там должна быть вода.
Они прибавили ходу. Кажется, даже нога стала болеть меньше.
Чем ближе они подходили, тем меньше становилась радость: скоро стало видно, что окно в доме разбито, зелёная краска на стенах во многих местах облупилась и висела лохмотьями. Дом был брошен и очень давно. Мира почувствовала, как её заполняет отчаяние: сколько ещё идти до станции?
— Что ты видишь? — спросила Алекса. — Рассказывай!
— Нечего рассказывать, — угрюмо ответила она. — В доме давно не живут.
— Не живут? — как эхо повторила спутница упавшим голосом. — Ты уверена?
Мира всхлипнула, сморгнула набежавшую слезу. Она так рассчитывала на этот дом!
— Всё равно нужно зайти, — сказала Алекса.
— Зачем? Думаешь, кто-то специально для нас оставил там бутылку воды?
— Не ной, — осадила её спутница. — Раз нам встретился этот дом, значит, не просто так. Нужно в него зайти.
Она помолчала и совсем тихо добавила:
— Здесь всё не просто так.
Мире стало стыдно: Алексе в сотню раз хуже, а держится молодцом. Она шмыгнула носом, глухо сказала:
— Хорошо, давай зайдём.
Они спустились с насыпи, подошли к крыльцу. Оно оказалось прогнившим, нижняя ступенька провалилась.
— Осторожно, тут нижняя ступенька сломана, — сказала Мира и мысленно добавила:
«Хорошо бы и вторая не провалилась».
На удивление, вторая и третья ступени оказались достаточно крепкими, только скрипели угрожающе. Дверь была сорвана, на порог нанесло пожухлых листьев и мелких веток. Похоже, сюда не заходили уже года два или три.
— Порог, — предупредила Мира. Алекса сильнее вцепилась ей в руку, подняла ногу выше, чем нужно. Миру захлестнула волна теплоты смешанной с жалостью.
После света дня, внутри казалось темновато, воняло застарелой мочой. В доме было две смежных комнаты. В первой, куда они вошли, стояла русская печь, вся исписанная похабщиной, и ржавая кровать с порванной металлической сеткой. Одна из дугообразных спинок была сломана и валялась тут же на полу.