Тревор Уильям
Внизу у Фитцджеральда
Уильям Тревор
Внизу у Фитцджеральда
Отец будет не торопясь выковыривать из раковин устриц. Сесилия рассказывать о школе, братьях и, конечно, о матери, потому что не вспомнить о ней просто невозможно. Попадется на язык и Ронан, но отец всегда нормально относился к ее отчиму, так что это не вызовет неловкости.
- По-моему, устрицы сегодня удались, - заметит, как обычно, официант Том, перед тем как поставить перед отцом Сесилии вторую пинту портера.
- Замечательно, Том, - незамедлительно ответит отец, и тогда Том спросит у Сесилии, как ей понравился стэйк, и не пережарена ли картошка. Потом он произнесет кличку одной из скаковых лошадей, а отец, неодобрительно вздохнув и задумчиво поджав губы, сообщит, что он думает по ее поводу.
Встречи в устричном баре Фитцджеральда - нижний этаж углового здания прошли через все детство Сесилии, как нанизанные через равные промежутки бусинки, и никогда потом она не могла их забыть. Дублин в 1940-м году сильно отличался от того, чем он стал позже; сама она тоже стала другой. Сесилии было пять лет, когда отец впервые привел ее к Фитцджеральду, через год после того, как разошлись родители.
- А скажи-ка мне, - спросил он некоторое время спустя, когда она чуть-чуть подросла, - ты уже решила, чем собираешься заниматься?
- Ты имеешь в виду после школы?
- Да, я понимаю, что спешить пока некуда. Но все-таки тебе ведь скоро будет тринадцать.
- В июне.
- Я знаю, что в июне, Сесилия, - он рассмеялся, не донеся до рта стакан с портером. Он смотрел на нее, заслонив стаканом половину лица, и его светло-голубые глаза забавно моргали - ей всегда очень нравилось, как это у него получается. Отец был крупным мужчиной с лысой загорелой головой и веснушками, рассыпанными по рукам, лбу и носу.
- Я не знаю, что буду делать, - ответила она.
- Умыкнет тебя какой-нибудь парнишка. Так что можешь не волноваться. Он проглотил еще одну устрицу и вытер рот салфеткой. - Как мать?
- Нормально.
Он ни разу не сказал плохого слова о матери, как и она о нем. Когда Сесилия была еще маленькой, он подъезжал на старом дырявом корыте "морисе" прямо к их дому в Чапелизоде и забирал Сесилию. Они перекидывались с матерью несколькими словами, а если дверь открывал Ронан, или если тот возился в саду, отец спрашивал у него, как дела, словно между ними никогда не было недоразумений. Сесилия не понимала, как такое может быть, но смутные воспоминания о временах, когда отец жил с ними, лишь изредка прорывались на поверхность сознания. Вот они сидят в гостиной у камина, и он читает ей книжку - какую, она не помнит. "Ты юбку на левую сторону надела", - говорит он матери и смеется, потому что сегодня первое апреля. Отец с Ронаном делали мебель - в Чапелизоде неподалеку от их дома у них были две большие мастерские.
- Счастливчик, - добавил он теперь, когда они сидели у Фитцджеральда, парень, которому ты достанешься.
Она покраснела. Школьные подружки часто болтали о замужестве, но не всерьез.
Марин Финнеган была влюблена в Джеймса Стюарта, а Бетти Блум - в мальчика по имени Джорж О'Малли - все это было глупо, на самом деле.
- Трудный случай, - обратился к отцу человек в толстом свитере: он как раз проходил мимо них и направлялся к бару. - Есть шанс заработать на Персе?
Отец покачал головой, и человек кивнул, соглашаясь с его вердиктом. Он подмигнул Сесилии, как это часто делали все отцовские друзья, когда хотели показать, что ценят его мудрость в лошадиных делах. Человек отошел, и отец сказал, что это славный малый, который, однако, скатывается все ниже и ниже, потому что много пьет. Отец часто отпускал подобные замечания, голос его при этом звучал совершенно равнодушно, в нем не было ни злорадства, ни сожаления. Сесилия, в свою очередь, тоже рассказывала о школе, о мисс О'Шонесси, или о мистере Хоране, или о том как идут дела у Марин Финнеган с Джеймсом Стюартом. Отец всегда внимательно слушал.
Он с тех пор так и не женился. Жил один в небольшой квартирке на шоссе Ватерлоо, у него было несколько источников дохода, один из которых скачки. Он объяснил ей это, когда она как-то спросила, ходит ли он каждый день на работу. Она ни разу не была у него дома, но он подробно описывал ей обстановку, потому что ей это тоже было интересно.
- Будешь пирожное? - спросил отец. У Фитцджеральда были особенные пирожные - с банановым кремом, по поводу которых официант Том всегда одобрительно кивал головой.
- Да, пожалуйста, - сказала она.
Когда они доели, отец заказал себе виски, Сесилии - стакан соды, и закурил третью за послеполуденное время сигарету. Они никогда не поднимались на второй этаж, где находлся настоящий ресторан. "Пойдем, я тебе покажу", - предложил год назад отец, и они долго стояли перед стеклянной дверью с выписанным на ней замысловатыми буквами словом Фитцджеральд. Там за покрытыми розовыми скатертями столиками сидели мужчины и женщины, а над ними, несмотря на то, что на улице было еще светло, горели лампы под красными абажурами. "Нет, внизу лучше", - сказал тогда отец, но Сесилия не могла с ним согласиться, потому что ей казалось, что внизу нет и половины того уюта, который разливался по верхнему залу. Вместо розовых павлиньих обоев стены внизу были облицованы зелеными плитками, за стойкой плотными рядами теснились бутылки, и шумел хитро сделанный подъемник, который возил вверх-вниз тарелки с устрицами. Официант Том по совместительству работал барменом, а посетителями были только мужчины. Сесилия ни разу не видела ни одной женщины внизу у Фитцджеральда.
- Да, ее светлость подрастает, - сказал Том, когда отец допил виски, и они поднялись из-за стола. - Подумать только, недавно была совсем крошкой.
- Да, совсем недавно, - согласился отец, а Сесилия опять покраснела и, опустив глаза, принялась разглядывать свои руки, потому что не знала, куда еще смотреть.
Ей не нравились ее руки. У нее были самые тонкие запястья во всей третьей ступени, это был доказанный факт, потому что неделю назад мальчики измерили всем руки с помощью обрывка проволоки. Ей не нравились ее черные волосы, которые падали на плечи, а не вились в локоны, как у матери. Ей не нравились ее глаза, не нравилась форма ее рта, но мальчик, который измерял ее запястье, сказал, что она самая красивая во всей третьей ступени. Другие тоже так думали.
- Вы можете ею гордиться, сэр, - сказал Том, собирая со стойки банкноты и мелочь. - Большое спасибо.
Отец подал ей плащ с вешалки за дверью. Плащ и шляпка были частью школьной формы, и то и другое - зеленого цвета, только на шляпке имелась еще голубая каемка. Отец не стал надевать свой плащ, сказав, что на улице тепло. А шляпу он никогда не носил.
Они пошли мимо Кафедрального Собора в сторону кинотеатра "Графтон". Они всегда по субботам сначала ходили к Фитцджеральду, и пока ели, отец или говорил, что у него есть билеты на регби, или к дверям подъезжало такси, чтобы отвезти их на скачки в парк "Феникс". Иногда они ходили в музей или картинную галерею. У отца теперь не было машины.
- Пойдем в кино, - предложил он. - В "Графтоне" "Унесенные ветром".
Он не стал дожидаться ответа, потому что не сомневался, что она согласится. Он шел немного впереди, аккуратный и подтянутый в своем темном костюме, держа плащ на согнутой руке. Не доходя до кинотеатра, он протянул ей деньги, чтобы она купила в лавке Ноблета конфет, а когда она вышла из магазина, уже ждал ее с билетами. Она улыбнулась и сказала спасибо. Она часто думала о том, как ему, наверное, скучно одному дома, и где-то в глубине сознания зрела мысль, что если ей и хочется чем-то заниматься после школы - так это быть с ним. Она думала о маленькой квартирке, про которую он ей рассказывал, представляла, как на тесной кухне готовит ему обед, и чувствовала, как внутри поднимается тепло.
После кино они выпили в кафе Роберта по чашке чая, потом он проводил ее до автобусной остановки. По дороге рассказывал о старичке с женой, которых они встретили в кафе, и которые обратились к нему по имени - эта пара жила в Грэйстоне и разводила там датских лошадей.
- До встречи, - сказал он, когда подъехал автобус, и поцеловал ее неловко, совсем не так, как люди обычно целуются.