Алек не старался сделать Лидгейта более приятным. Новый образ рушил все стереотипы, созданные прежними ролями Алека — всю эту дребедень с комплексами вины и неуверенностью в себе, хотя именно такие герои безумно нравились зрителю. Сейчас он был олицетворением холодной, давящей мощи. Такими, наверное, видят современные женщины в страшных снах мужчин, облеченных властью. Они позволяют женщине зайти далеко, а затем захлопывают дверцу клетки, и бедняжке нет пути ни вперед, ни назад. И никто не будет выслушивать ее жалобы, никто ей не поверит, она лишена и средств, и прав…
Это была сильная идея.
Первый эпизод прошел на экранах через две недели после того, как Алек получил текст, через неделю после того, как был отснят. В большинстве мыльных опер эпизод снимался за три недели до эфира. А у «Спальни моей госпожи» перерыв между съемкой и эфиром равнялся неделе. Алек опасался катастрофы — а вдруг какая-нибудь зараза скосит в одночасье весь состав? Но Дженни считала, что таким образом общение между съемочной группой и аудиторией становится более живым и непосредственным.
Зрителей сразу же захватила эта история. Рэйтинг шоу моментально подскочил, а почта Карен увеличилась втрое. Бедняжка Амелия попала в клетку, и надежды на счастье не было — вместо этого она должна найти прибежище в исполнении долга и спокойном достоинстве. Зрители обожали ее.
Почта Алека изумляла его — женщины описывали свои фантазии о встречах с ним.
Совершенно другие люди, нежели прежде, теперь останавливали его на улицах — странные дамы в кожаных куртках с собачьими воротниками или же в строгих деловых костюмах, напоминающих тюремную униформу. Этим женщинам необходима была ярость Лидгейта, они жаждали его холодности…
Поклонницы пугали Алека. Он даже хотел изменить стиль игры, смягчить нрав Лидгейта, но не находил этому разумных оправданий. Он восставал против изнасилования Дереком Джинджер, так как считал это противоречащим логике характера героя. Кроме того, он сильно сомневался в том, что это по душе героине. Но все действия Лидгейта были вполне в его духе, и для Амелии такое поведение должно быть неприятно.
Алек так хотел сейчас, чтобы у него кто-то был. Ему было необходимо убедиться в том, что он не утратил способности быть нежным…
16 июля
Дорогой мистер Камерон! Я никогда не писала того, что принято называть «письмами телезрителей». Но хочу, чтобы Вы знали, как я вами восхищаюсь. Вы — актер Божьей милостью…
18 июля
Дорогой мистер Лидгейт! Не подумайте, что я сошла с ума, но все, что я пишу — сущая правда. В прошлых жизнях у нас с Вами был серьезный роман, страстный и горячий. На этой грешной земле мы не стали мужем и женой. Наша любовь была выше предрассудков толпы, выше земных представлений о добре и зле… Мы были…
16 июля
Мне необходимо встретиться с вами. В половине восьмого вечера в следующий четверг я буду на углу Гарфидда и Седьмой Авеню, в парке. В пятницу в это же время я буду у Гранда и Клинтона в Нижнем Истсайде. В моем распоряжении ключи от квартир неподалеку от названных мест. Нам никто не помешает. В руках у меня будет красный цветок. Красный цвет — символ страсти…
7
(ПРОЛОГ Б. Лидгейт в библиотеке, за столом, заваленным бумагами. Крупный план. Он устал и раздражен. Голос Амелии.)
Амелия: Лидгейт, необходимо отрегулировать вопрос с фермой на Роуз Хилл. Крестьяне десять лет обрабатывали эту землю. Мы не можем забрать ее без денежной компенсации.
Лидгейт: Кроуфорд сказал, что дело улажено. Оно меня больше не занимает.
Амелия: Он отдал ферму племяннику. Отнял землю у людей, работавших на ней десять лет, — и отдал сыну своей сестры. Вот как он уладил дело.
Лидгейт: Я повторяю: дело улажено. Вопрос решен.
Амелия (в полном отчаянье) : Тогда, по крайней мере, примите во внимание то, что происходит в Корнуэлле. Вы знаете, что творится с ценой на олово!
Лидгейт (Бросает на нее взгляд. Ясно, что он понятия не имеет, что происходит с ценой на олово) : Вы слишком много берете на себя, мадам.
Амелия (сдерживаясь из последних сил) : Я не хотела оскорбить вас.
С каждым днем рейтинг «Спальни моей госпожи» рос. Шоу номер один было уже где-то в середине таблицы, но это не имело значения. Джордж, исполнительный продюсер, входя в кабинет Дженни с полученными по факсу свежими таблицами рейтинга, качал головой: «Это невероятно. Мы победили! Никогда не думал, что нам это удастся».
Даже на улицах Дженни ощущала перемену. Соседи, прежде лишь кивавшие ей при встрече, теперь останавливались, чтобы поговорить, — они уже знали, кто она такая. В метро до нее то и дело доносились обрывки разговоров — все обсуждали героев сериала. Служащим в книжном магазине не терпелось узнать, что случится дальше. Девушка в кафе очень хотела, чтобы каждая серия шла не менее часа: «Это просто кошмар! — говорила она, заворачивая сэндвич для Дженни, — только начнется — и уже конец!»
Дженни была в восторге. Все эти люди смотрели ее сериал, следили за поворотами сюжета, переживали за героев. Она вносила радость в их унылые будни. Если они были чем-то заняты, она предоставляла им возможность на полчаса присесть в кресло, к одиноким приводила в дом друзей, любознательным давала пищу для размышлений и даже уроки истории. Она была почти матерью для всех них, заботливой мамой…
Но почему же Брайан не разделял ее радости? Ведь он вполне это заслужил! Когда сериал был еще «в зародыше», он приложил не меньше сил, чем она, чтобы шоу состоялось. Но их общий успех не принес ему счастья. А она мечтала видеть его счастливым и дала бы руку себе отрубить, чтобы это наконец-то свершилось.
По крайней мере, пусть хоть один из них будет счастлив.
Амелия (в изумлении) : Ты не должна и думать о том, чтобы оставить мужа! (Ей самой это никогда не приходило в голову).
Джорджианна: А я думала, ты поймешь меня. Филипп так холоден. Он ни в грош меня не ставит.
Амелия: Но он же твой супруг!
Джорджианна: Но это не значит, что я обречена (Делает резкий жест, словно обезумев) : Разве нет у меня права быть любимой? Перегрин любит меня! Ты предлагаешь мне оставить его? Ты хочешь сказать, что любовь ничего не значит?
Амелия: Я говорю лишь, что…
Джорджианна (в отчаянье) : А я-то надеялась, что ты на моей стороне. Думала, ты понимаешь мои чувства…
Фрэнсин Кенни, элегантная актриса с благородной внешностью матери-наперсницы, исполнительница роли леди Варлей, как-то заглянула в кабинет Дженни.
— Мы с Муром не устаем удивляться, — она имела в виду Мурфилда Томаса, играющего лорда Кортлэнда. — За все лето в сериале не было ни слова о нашей любви.
— Ни слова? — непонимающе уставилась на нее Дженни. — Вы уверены? Этого быть не может.
Лорд Кортлэнд и леди Варлей любили друг друга с детства, их неизменная взаимная преданность и нежность выгодно контрастировали с мимолетными страстями или ледяной холодностью прочих персонажей. Их любовь никогда не выступала на первый план, но на ее фоне разворачивались жизненные коллизии прочих героев. Эти двое считают, что Дженни за три месяца ни разу о них не упомянула.
— Я серьезно, Дженни. Поверь мне. Я правду говорю.
Разумеется, она говорила правду. Внутри любого актера как бы работал незримый счетчик, точно отсчитывающий количество его реплик в каждой серии.
Дженни дернула себя за волосы.