— Простите! Мы просто увязли в новых материалах. Я не права. Но это ничего не значит. Мы вовсе не собираемся забросить эту сюжетную линию! Ни в коем случае!
Фрэнсин, по-видимому, утешилась. Когда актрисе под шестьдесят, найти новую работу нелегко.
— Мы ужасно разволновались.
— Забудьте об этом. И спасибо, что зашли. Хотя я сам должна была исправить ошибку.
Фрэнсин ушла, а Дженни со злостью расшвыряла по столу бумаги. «Это ничего не значит». И она произнесла такие слова?! Безусловно, это кое-что значило. Это значило ВСЕ.
Сюжетная линия «Кортлэнд-Варлей» была списана с их любви с Брайаном. Причем она сделала это сознательно. «Я думала, что это и называется любовью — когда двое выросли вместе и у них общее прошлое». Но Дженни больше не верила в это и бессознательно, не ведая, что творит, оборвала рассказ об их любви.
Джорджианна и Амелия — подруги по несчастью — обе замужем за нелюбимыми. Но реакция Джорджианны бурная, страстная, она бунтует, за что и оказалась, будучи беременной, в изгнании. Но, не одобряя поведение Джорджианны, мы не рукоплещем и стоическому терпению Амелии.
Когда Джорджианна решает бежать с Перегрином, Амелия не обещает им поддержки. Она отнюдь не бесчувственна, но не видит достойной альтернативы законному браку.
В дверях кабинета возник Джордж. Дженни заговорила первой:
— Ты знаешь, что мы на все лето выпустили из виду леди Варлей и лорда Кортлэнда?
Скорее всего, он пришел поговорить о последних таблицах рейтинга, но сейчас ее волновало другое. Она совершила ошибку. И это было ужасно.
Он с минуту размышлял.
— Ты права. А что, это так серьезно?
Дженни вздохнула:
— Наверное, не очень. — По крайней мере, сериала эта проблема касалась меньше всего. А о ее месте в собственной жизни она не желала думать.
— А у меня новость, — сказал Джордж. — Ты знаешь Эдгара Делани?
— Конечно. — Это был известный комедийный актер с Бродвея, не раз получавший «Тони» за актерское мастерство.
— Он в восторге от сериала. Хочет, чтобы его приняли в труппу.
Дженни откинулась на спинку стула:
— Ну и что дальше? Ты же знаешь: у нас не подиум для знаменитостей.
Такое бывало и прежде — звезды крупного масштаба выражали желание сыграть в сериале эпизодическую роль, мелькнуть в кадре, словно ласточка небесная, в течение пары дней. Этот рекламный трюк, безусловно, прибавлял популярности. Но Дженни не одобряла такого заигрывания со зрителями — подобные штучки сильно подрывали лелеемую всем составом иллюзию реальности происходящего.
— Нет, тут другое, — продолжил Джордж. — Он хочет подписать контракт.
— Правда?
Эдгар Делани хочет войти в состав труппы? Тогда другое дело. Актеры такого ранга, как правило, свысока относились к мыльным сериалам. В труппе все обычно приходили в бурный восторг, если театральный артист с блестящей репутацией осчастливливал их своим участием.
— Но нет ли здесь подвоха? — по лицу Джорджа было видно, что тут что-то нечисто.
— Он хочет начать с первого сентября, и его агент объявил, что сей вопрос вне обсуждений.
— С первого сентября?
Но сегодня уже седьмое августа. За оставшиеся три недели она не успела бы создать нового героя. Ей пришлось бы переработать огромный отрезок сюжета, а многие сцены, запланированные к съемкам в августе, претерпели бы серьезные изменения. Это невозможно.
И потом, она не лукавила, говоря Фрэнсин, что у нее сейчас очень много работы. Трисия Стеклер, играющая Джорджианну, в сентябре выходила из отпуска по уходу за ребенком. Одновременно должен был появиться Дэвид Роксбури, исполнитель роли Перегрина. Дженни придется срочно вводить их в действие. Для работы над новым персонажем просто физически не было времени.
Но Эдгар Делани! Ведь не к Полу Томлину он пришел, прося роли в «Аспиде».
— Что же ты им ответил?
— Что единственный человек, имеющий право решать такие вопросы, — это ты.
Дженни были приятны его слова, ей вообще нравилось все, что про нее говорили — она, дескать, самый гибкий и чуткий сценарист на всем телевидении. Поддержать такое мнение о себе было в ее интересах.
— Наверное, тут есть о чем подумать.
Информация о том, что Эдгар Делани заинтересовался их сериалом, не предназначалась для посторонних ушей и должна была оставаться тайной даже для актеров труппы. Но тем же вечером Дженни обо всем рассказала Брайану. Ей и в голову не пришло, что этого делать не следует, ведь он всегда был в курсе ее работы. Но тут же ощутила неловкость. В конце концов, он рядовой член труппы. А актеру, кем бы он ни был, не полагается знать о переговорах по поводу контракта с другим. Брайан равнодушно выслушал ее.
— Что ж, тебе решать.
— Конечно, но я не знаю, как быть. Это же адская работа, а у нас и без него уйма дел на подходе. Я и так упустила кое-что важное…
— В таком случае, не соглашайся.
— Но это же Эдгар Делани. Какой может быть отличный ход! Я просто обязана сочинить для него роль — ради блага всех телевизионных сериалов.
— Тогда соглашайся.
Нечего сказать, бесценная помощь.
Уже на следующий вечер Дженни понимала, что выбора у нее нет. «Спальня моей госпожи» не могла позволить себе использовать такой шанс. Это было бессмысленно. Слишком много пришлось бы менять.
Придя к такому решению, она приуныла. Конечно, все правильно, но… Это слишком «взрослое» дело. Работать над собственным сериалом было так здорово. «Эй, ребятишки, сыграем-ка пьеску!» — примерно так же она чувствовала себя, когда в детстве разыгрывала с приятелями представление где-нибудь на задворках. Конечно, телевидение частенько портило ей настроение, не давая возможности выехать на съемки, не выделяя средств для новых декораций… Но на телевидении работали взрослые дяди и тети, а здесь, в Бруклине, все были детьми, а дети всегда должны слушаться старших.
Теперь она вынуждена выступать в роли взрослой тети. «Этого не может случиться, Брайан. Мы должны навсегда остаться детьми».
Через пару часов Дженни спустилась в студию. Она любила в одиночестве бродить среди декораций, сидеть там, где сидели герои, трогать вещи, к которым они прикасались.
В студии было прохладно. Днем, когда включены все софиты, жар от них поднимался к перекрытиям и электрокабелям, подвешенным к потолку. Дженни включила пару ламп нижней подсветки и стала пробираться сквозь путаницу кабелей, стремянок и расплющенных пластиковых стаканчиков, валявшихся вокруг идеально прибранной декорации.
Она остановилась у спальни Амелии. Ей нравилась эта декорация — одна из самых прелестных. Стены спокойного зеленого цвета с изысканной отделкой из слоновой кости. Причудливо изогнутые подлокотники мебели, тоже цвета слоновой кости, были инкрустированы золотом. Полог над кроватью — бледно-желтый, с узором из зеленых виноградных гроздьев. Дженни села на кровать и откинулась на изголовье. Наверное, так сидела бы Амелия.
…Амелия замужем за нелюбимым. Так же, как Джорджианна и леди Варлей. Дженни даже не заметила, сколь часто стала использовать этот прием. Но Джорджианна и леди Варлей, по крайней мере, любили кого-то. Неужели Амелии вновь предстоит полюбить?
А ей самой?
Послышались шаги. Поступь была тяжелой. Видимо, кто-то из охранников хочет выяснить, почему в декорации горит свет. Она подала голос.
Шаги приблизились, и перед ней появился Алек Камерон.
— Ты же не так ходишь, — не без удовольствия отметила она. — Я думала, у тебя более легкая походка.
Дженни понятия не имела о том, как обычно звучат шаги Алека, но почему-то знала это.
— У меня — может быть, — ответил он, — но не у Его Светлости герцога Лидгейтского. Я топаю тут по залам, разнашиваю его новую обувку, привыкаю, так сказать.
Алек приблизился. Он был уже в своей рубашке, свободной и вылинявшей голубой рубашке для поло. Но на нем оставались кремовые панталоны герцога и пара сапог. Панталоны, словно трико, облегали бедра. Поблескивающие кожаные сапоги закрывали икры, а спереди были снабжены наколенниками. Видимо, костюмеры подгоняли их по его ноге.