— В основном.
— А как… кто, я имею в виду, твои настоящие…
— Андрей сказал, что они были его друзьями. Погибли, когда мне было пять лет. Вот он и взял меня, чтобы… ну, воспитать нормально. Я так про них и не узнала, потому что мы тогда поссорились, и последующие годы я… Характер взял свое. Мне казалось, лучше их и не знать. Вот такая история.
Тяжелая атмосфера настигла их внезапно, побудив к осмыслению незавидного положения. Оскар заговорил будто бы для себя, желая озвучить неприятный факт в надежде переварить его.
— Я только что понял… мы втроем одни теперь. Ни у кого из нас не осталось больше родителей. Да и друзей рядом нет. Те кто остались там вряд ли выжили. Очень непривычно это понимать, да? Я к тому, что еще пару дней назад все было отлично. Было в своих привычных рамках. Не просто это принять… что все погибли на Коме… Некоторые погибли, чтобы мы с вами выжили. Это много стоит.
Грустное заключение должно было омрачить и без того тяжелый момент, но внезапно в них пробудилась добрая благодарность друг другу.
— Спасибо. — Рода почти плакала. — Спасибо, что не бросили меня. Я не хочу быть одна. — Все трое взялись за руки, закрепляя благодарность друг другу чем-то неосязаемым, чистым и добрым, где одного взгляда и улыбки было более чем достаточно, чтобы поверить в некое единство. Это был чудесный момент счастья людей, потерявших почти все и обретших сейчас нечто новое.
— На самом деле я рада, что вы вместе. Думаю, вы хорошо друг другу подходите.
Настя и Оскар взглянули друг на друга с заботливой улыбкой, обоюдно сталкиваясь и борясь с вопросом: почему они вообще сошлись? Неужели только из-за нужды быть рядом, ибо натиск окружения в последние дни на Монолите уничтожал все вокруг и они зацепились друг за друга ради спасения? Искать истину сейчас совершенно не хотелось.
— Главное, что мы втроем, можем друг на друга рассчитывать.
— До сих пор удивляюсь, как ты повзрослел, Оскар. Вы оба круто повзрослели. — Рода хотела обращать внимание и радоваться преображению друзей, ей это было нужно, чтобы не остаться наедине с собственным безумием, проистекающим из самых глубин ее первобытного инстинкта выживания. Они стали ей примером, этаким ориентиром для сохранения лучшего в самой себе. Причем ее друзья это понимали, оттого и заботились, желая хоть один раз спасти близкого человека. Вопреки странному чувству незаслуженного счастья, пусть и невинного, они все равно рады чему-то человеческому, дружескому и честному.
3
Он сам выбрал грузовой отсек как место своего обитания на пути к Целестину. Темнота смешивается с тишиной, пряча его от ненавистного мира, вполне обоснованно ставившего его в ряд с самыми ужасными созданиями. Все было так, как он считал нужным. Кроме одного. Мучитель, что внезапно преследует его во тьме, вмешиваясь в последний мирный момент оставшейся жизни, извращая саму пустоту, позволяя содеянному кошмару напомнить о себе. Все происходит в голове, но кажется, сама материя не способна содержать в себе чудовища большего, чем те, чьи зубы и клыки уничтожили целый Монолит. Зафиксированные в момент искажающей саму человечность смерти образы людей пронзали темноту, исчезая и появляясь так быстро и громко, словно его швырнули в некий оползень, пытающийся сделать его единым со своим составом. Каждое лицо, немощный крик и сам акт смерти приносили какую-то немыслимую физическую боль, заглушающую все возможные мысли. Все, кроме одной: среди танца боли и смерти не было той единственной, должной стать точкой в его прошлом, перед кратким грядущим. Причем тот факт, что он понимает ее отсутствие, говорит о наличии переживания, следовательно… Да, он должен был забыть ее, как самое опасное для себя создание! Но почему-то все еще помнит. Помнит. Помнит и любит все так же, как и всегда. Вот она, мука, должная… Должная что? Разве есть смысл от этих страданий, когда единственное, что его ждет, — смерть? Он летит на Целестин ради смерти в победе над тем, мстить кому Бэккер намерен, не щадя никого и ничего. Если Петя сейчас сдастся или ослабнет, то сам мир рухнет, так что ему нужно оставаться тем монстром, каким он стал по своей воле, ибо заменить его в грядущем возмездии будет попросту некому. Надо терпеть.
— Я рада, что твое упрямство никуда не делось. Хотя здесь больше подходит самопожертвование. Ты перестал чувствовать руки и ноги, почти лишился отклика спины, на подходе полный паралич, но это все тебя не волнует, ты даже к Насте не обратишься, а ведь она доктор, могла бы и… А, я поняла — ты не веришь в ее желание помочь тебе. Или ты не хочешь этого? Не совсем разумное решение. Скорей всего, дело в Осколках, которые питают эту броню. Этот источник энергии не совсем пригоден для человека, ты давно это понял. Если ничего не предпринять, то отмирание клеток станет меньшей из проблем. Как только будет затронут спинной мозг, эта броня станет не только твоей могилой, но и неуправляема из-за повреждения мозга. Юст постарался, адаптировал чип управления для управления простой мыслью. Но что если ты не успеешь к драке? Что если не доживет твое тело? Разуму некуда отсюда деться. Молчишь. Забавно, эта броня защищает от солнечной радиации, но то, что питает эту броню, убивает тебя изнутри. Вот за это я и не любила вашу науку Опуса — один плюс создает один минус, что обесценивает развитие самого человека. Ну так что, будешь все же меня игнорировать? Я не заслужила этого.