Тогда кто он? Какой-нибудь тайный агент Коллегии иностранных дел?
– Гриша, а могу я узнать, вы знакомы лично хоть с одним из секретных агентов?
Вопрос княжны застал Тредиаковского врасплох. Он вдруг закашлялся и достал из кармана платок, чтобы, как она сама объяснила, потянуть время, и что-нибудь придумать.
– Уж не вы ли один из тех тайных агентов, которых императрица послала на поиски княжны Вареньки Шаховской?
Кашель Григория усилился. Наконец он убрал платок, показал княжне своё непроницаемое лицо и проговорил:
– Я не понял, Софья Николаевна, вы доверяете мне спасение вашей служанки или нет?
– Конечно же, доверяю! Во-первых, вы мой соотечественник, а во-вторых, я знаю вас немного больше, чем тех же французских полицейских. А вдруг и они куплены Флоримоном, как мадам Альфонсина де Шовиньи?
Соня говорила одно, а думала совсем о другом. То есть, не то, чтобы сам предмет её мыслей был иным, но на самом деле она вовсе не доверяла Тредиаковскому так безоговорочно, как своим видом хотела показать. Теперь ей было ясно, что и Григорий ей говорит не всё, а какой у него был к её делу интерес? Во всяком случае, не прекрасные Сонины глаза… Ах, да, он же ей что-то говорит!
– Кстати, о мадам Альфонсине. Есть подозрения…
– Как, и о ней вы тоже знаете?
– Вы так всему удивляетесь, ваше сиятельство…
– То есть, почему это – всему? Только лишь вашей осведомлённости. Разве вы, Григорий Васильевич, не говорили мне, что прежде никогда не были в Дежансоне?
– С вами очень трудно разговаривать, княжна. Прежде я и не подозревал, что женщины – такие дотошные.
– И часто вам приходилось иметь дело с женщинами?
– Не очень, – признался Тредиаковский, но при этом так явственно смутился, что Соня решила про себя: "Врёт!"
Вслух же она сказала:
– Не стану больше вас допрашивать, что да как, а то вы ещё подумаете, что женщины не только дотошны, но и неблагодарны. Вы бескорыстно предлагаете мне свою помощь. Другая на моем месте на колени бы перед вами стала…
– Не надо на колени! – испуганно привстал он.
– Вы только скажите, что мне делать? Куда деваться без документов…
– И без денег, – докончил он, вытаскивая из кармана портмоне.
– Оставьте, деньги у меня есть, – отмахнулась Соня.
– Позвольте, Софья Николаевна, разве вы только что не сказали мне, что все ваши деньги остались у Альфонсины?
– Остались. Все деньги, что я брала с собой из России, – терпеливо пояснила Соня. – Но у меня уже появились другие.
– И вы можете мне сказать, откуда?
– Ну, и кто из нас дотошный? – лениво осведомилась княжна, с удивлением прислушиваясь к собственному тону. Откуда в ней эта томность, эта авантажность? Отчего она чувствует себя этакой светской львицей, что прежде ей не было свойственно? – Лучше скажите, вы сможете достать мне другие документы?
– Думаю, что смогу, – Григорий тоже сменил тон, исподволь рассматривая свою визави; какая-то мысль явилась ему в этой связи так отчетливо, что отпечаталась даже в некую гримасу. Словно он подобно Архимеду тоже захотел воскликнуть: "Эврика!" Однако, вслух он ничего не сказал.
– И что мне делать сейчас?
– Ваше сиятельство, согласны ли вы временно побыть моей женой? – спросил он вдруг как о чём-то вполне обыденном.
– А разве бывают временные жены? – изумилась она.
– Если они настоящие, то вряд ли, но я говорю о жене, которая существует только на бумаге. Видите ли, я будто чувствовал, что может случиться непредвиденное, и ещё в Германии вписал в свою подорожную жену Анну Николаевну Тредиаковскую. Потом, когда мы вызволим ваши документы, всё расставим по своим местам, вы из мадам опять станете мадемуазель.
– В таком случае, – начала Соня и осеклась, всё ещё не в состоянии осознать то, что предлагал ей Григорий.
– Придётся всего лишь жить нам с вами в одном номере с двумя смежными комнатами.
– В одном номере?
– Вашу комнату можно будет закрывать на ключ.
– В "Золотом льве"? – тихо спросила она.
– В "Золотом льве".
– Почему же в этом отеле не нашлось комнаты для меня? А вы устроились, и, небось, не в худшем.
– Скорее всего, ко времени вашего приезда у них остались только самые дорогие комнаты.
– А с чего они взяли, что я не могла бы оплатить самую дорогую?
Самолюбие Сони было уязвлено: ей, княжне, отказали, а простому дворянину, без титула, всего лишь чиновнику посольства… Странно, что она прожила четверть века в бедности, в невозможности позволить себе те же наряды или, например, заграничные путешествия, а другие девушки, куда менее знатные, имели всё, но её это прежде не очень задевало. Отчего же теперь она злится и негодует?