Русская будто подслушала её мысли, потому что стала жаловаться на свою горничную, которая так некстати заболела, что пришлось оставить её в одной немецкой деревеньке на пути сюда. И с нею два чемодана, которые она привезёт, когда оправится.
Наконец Соня отправила Иветту с наказом, чтобы та пришла одеть её к ужину.
– Мне надо поспать, – заметила Соня, ни к кому не обращаясь, – у меня ужасный цвет лица!
– Не говори так, моя кошечка, – залебезил перед нею мнимый супруг. – У тебя всегда изумительный цвет лица!
Тредиаковский, словно украдкой от жены, сунул в руку горничной монету.
– Браво! – сказал он, когда за Иветтой захлопнулась дверь. Представляю, что она сейчас расскажет своей братии о вас! Знаете, Софья Николаевна, я все больше убеждаюсь, что мы с вами вместе сможем добиться очень многого. Надо же, скрывать такой талант!.. Кстати, скажите, тот образ, что вы так прекрасно отобразили в общении с Иветтой, навеяли вам ваши наблюдения или это прорезался кто-то, сидящий глубоко внутри вас?
Он замолчал, уклоняясь от небольшой диванной подушки, которую Соня запустила ему в голову.
– Оказывается, брак может быть весьма… э-э… оригинальным. По крайней мере, с такой женщиной, как вы, не заскучаешь… Но говори, не говори, а идти нужно.
– Я тоже пойду с вами, – вызвалась Соня.
– Мне бы этого не хотелось. Вы, ваше сиятельство, конечно, удачно изменили свою внешность, – пояснил он свое нежелание лишний раз брать с собой Соню, – но наметанный глаз всё же может увидеть в вас прежнюю княжну…
Он не стал напоминать, что и сам разглядел её в новом облике.
– Думаю, люди Флоримона вас ищут, и рано или поздно они заявятся в "Золотой лев". То, что вы пока не сообщили о них в полицию, маркизу де Баррас наверняка известно…
– Может, сделать это сейчас? – заволновалась Соня.
– Говорите, молодой маркиз сказал вам, что он – некоронованный король Дежансона?
– Именно так, – кивнула она.
– Значит, первое, что стал бы делать любой новоявленный король, это прибрать к своим рукам полицию.
– Тогда как же быть? – в отчаянье воскликнула Соня.
– Как я и предлагал, – невозмутимо ответил Григорий. – Вам – отдыхать, а мне думать, что можно предпринять в нашем с вами положении.
Соня ушла в свою половину номера и, раздевшись, залезла в ванну. Иветта добавила в неё какой-то ароматической воды, отдающей фиалкой, так что Соня вытянула ноги и блаженно расслабилась. Она рассеянно оглядела ванную комнату. Здесь была не только проведена вода, но, кроме того, не требовалось пользоваться ночными вазами, так как все отходы по трубам отводились куда-то. Наверное, в реку, на которой стоял Дежансон.
Она мысленно повздыхала о том, что водопровод знали ещё древние римляне, а чтобы привыкнуть пользоваться им, понадобился не один век…
Наверное, она могла бы так и заснуть, сидя в ванне, но все время помнила, что Григорий ещё не ушёл по своим делам. Она вытерлась, надела теплый халат и легла поверх покрывала, точно живые картинки просматривая в голове события, которые с нею произошли.
Она так самозабвенно углубилась в свои мысли, что не сразу расслышала, как в дверь её комнаты стучат. Соня поспешила открыть дверь и тут же попыталась её захлопнуть, ибо на пороге стоял чужой человек. Причем, не просто чужой, а ощутимо опасный.
Прежде всего, он был одет во всё черное, и этим уже отличался от всех жителей Дежансона, которые накануне лета – сталось два последних дня мая предпочитали одежду пастельных тонов.
Мужчина же был одет в закрытый черный костюм. На голове его была черная турецкая феска, а черные усы и борода добавляли его облику зловещности.
Захлопнуть дверь Соня не успела – мужчина протиснулся внутрь и даже схватил её за руку.
– Пустите меня, что вам здесь нужно? – княжна старалась, чтобы голос её не дрожал, но это ей плохо удавалось. – Я закричу!
– Зачем же кричать, Софья Николаевна, – сказал черный человек странно знакомым голосом. – Я не слишком сильно сжал вашу руку? Простите, заигрался!
– Григорий Васильевич, – растерянно произнесла она, стараясь отыскать в этом незнакомом лице черты Тредиаковского.
Как он ухитрился так изменить свою внешность, что даже нос его казался теперь огромным, с горбинкой, которой у него никогда не было и с широкими ноздрями?
– Когда-нибудь я научу и вас искусству перевоплощения, – пообещал Тредиаковский, ибо это всё-таки был он. – А пока я зашёл сказать, чтобы вы закрыли дверь с обратной стороны на ключ, заперли её на задвижку и открыли только мне, когда я постучу вот так: два коротких, один длинный, два коротких.