Внимательные глаза матери, надо сказать, озаботили Соню, и потому она решила дать ей для прочтения письмо Луизы, чего прежде не делала. Не поленилась для того выйти их своей комнаты и пройти в покои княгини. Деятельную натуру Марии Владиславны следовало отвлечь от своей персоны, потому что княжне хотелось без помех подумать над событием, которое произошло в её жизни.
– Если не возражаете, маменька, я пойду к себе, – произнесла она.
На что княгиня, увлекшаяся чтением письма Луизы, – отозвалась почти равнодушно.
– Иди, конечно, только не забудь явиться к обеду.
– У нас опять будут гости? – стараясь казаться спокойной, спросила она.
– Наверное, Николя заедет, сообщит, что им с Леонидом сказал князь Потёмкин.
Разумовский, значит, поедет к своим родителям. И к невесте. Было бы странным, если бы он так не поступил.
Наверное, сейчас её отношение к случившемуся весьма отличалось от того, что испытывала бы на её месте другая девица. Осознание, что предмет страсти не может ей принадлежать, меланхолия и нежелание жить – ничего этого Соня не чувствовала. Она радовалась, что влюблена. Что её, будто теплой волной омывает чувство, коего, как она думала прежде, не сможет испытать. Но нет, она не выродок какой-нибудь, и у неё есть сердце, способное учащённо биться…
Она опять легла на кровать и продолжала думать о прошедшей ночи, о Леониде, который целовал её, и думать забыла о том, что так и не вскрыла письма графа Воронцова.
В свои размышления, Соня, увлекшись, ушла так глубоко, что даже не сразу услышала, как в дверь её стучат.
– Княжна! Княжна! Ваше сиятельство!
Агриппина. Что ей опять нужно? Соня открыла дверь и поинтересовалась.
– Началось наводнение? Нева вышла из берегов?
– Вы все шутите, Софья Николаевна, а вас, между прочим, спрашивает военный…
Сердце, как только что убеждала себя Соня, проснувшееся для любви спокойной и созерцательной, вдруг так рванулось вскачь, что ей стало трудно дышать.
– Что за военный? Ты его прежде видела?
– Не видела. Сказывает, от графа Разумовского с письмом. А уж какой молоденький да хорошенький, ну чистый херувим! Вы бы вышли, ваше сиятельство. Ему командир, граф, значит, наказали ответа дождаться. А письмо, значит, в собственные руки. Мне не отдал!
Последнюю фразу Агриппина произнесла с явным недовольством. Такое сильное впечатление произвел на неё молодой военный, чтобы тут же огорчить недоверием. Разве она, Агриппина, не отдала бы это самое письмо в собственные руки?!
Соня наскоро причесалась. Подумала было надеть парик, но в последний момент махнула рукой.
Молоденький лейтенантик и вправду дожидался её в гостиной, по свидетельству Агриппины, не пожелавший ни раздеться, ни присесть.
– Приказано дождаться ответа! – лихо козырнул он Соне, вручая конверт и небольшой, но тяжелый сверток, в котором, как она могла догадаться лежал найденный ими слиток; его Леонид Кириллович обещался показать ювелиру.
– Садитесь, – кивнула ему на стул Соня, и лейтенант не посмел её ослушаться.
Письмо гласило:
"Глубокоуважаемая Софья Николаевна!
Обстоятельства складываются так, что я, к сожалению, не могу сообщить Вам лично о столь радостном известии, потому прошу Вашего разрешения сделать это несколько позже…
Однако, он прямо спрашивает её разрешения навестить Соню, как только представится возможность. И для этого ординарец ждет её ответа?
"… Нашу находку я показал ювелиру. Он долго колдовал над нею и его вывод категоричен: это золото. С Вашего разрешения я позволил ювелиру сделать поперечный распил слитка, чтобы увериться наверняка. Ответ тот же, безо всяких сомнений! Еще раз поздравляю Вас. Могу ли я поставить о том в известность Вашего брата, князя Астахова?
Посылаю к Вам своего ординарца – лейтенанта Князева. Мальчишка толковый, надёжный, можете смело использовать его для самых деликатных поручений…"
Что он имеет в виду под деликатными поручениями? Соне захотелось к чему-нибудь придраться. Он пишет ей письмо, словно… словно между ними ничего не произошло! Неужели нельзя было написать что-нибудь ласковое. Хотя бы намекнуть о ночном происшествии. И о том, что случилось, когда они вошли в ванную комнату, например…
Как будто этот дурацкий слиток для неё важнее всего!
Соня мысленно выкрикнула это и опомнилась. А чего она ждала? Что поцеловавшись с нею, Разумовский немедленно откажется от своей Даши и сделает предложение княжне Астаховой?