– Маменька, вы говорите о моем боевом товарище или о красной девице? Вы ему лучше анисовой водки пошлите. Небось, у вас, как у всякой хозяйственной женщины, на такой момент неприкосновенный запас имеется.
– Зачем же теперь неприкосновенный, – возразила Мария Владиславна. – Я могу и Агриппину в лавку послать. Слава богу, на хозяйство ты мне достаточно денег дал.
– Это все мелочи, – отмахнулся Николай. – Сейчас бы мне карету, совсем другой разговор с Шарогородской произошел бы.
Князь ушел, а Мария Владиславна сказала дочери:
– Схожу я в лавку вместе с Агриппиной. Ермил-то на меня в последнее время косился – не вовремя долги ему отдавала, видите ли! Теперь вообще в долг брать перестану. Ежели бы ты знала, мой ангел, как это приятно.
– Догадываюсь, – почтительно улыбнулась Соня, радуясь про себя, что все так удачно складывается, и она сможет без помех посетить Разумовского, чтобы вручить ему собственноручно изготовленную мазь.
Нет, о том, что княжна сама её изготовила, говорить, наверное, не стоит, но успокоить графа надо. Соня не верила, что он прямо-таки упал духом, но, видимо, смотреть на свой обезображенный лик ему не очень приятно.
– Entrez26! – глухо отозвался граф.
У Сони екнуло сердце. Неужели он так переживает, что перестал владеть своим душевным состоянием? Опять в ней зашевелились сомнения: надо ли было так поступать, не поставив Разумовского в известность? Может, стоит ей повиниться перед ним хотя бы задним числом, и если он не простит её, что ж, так тому и быть. Соня просто передаст ему баночку с кремом и постарается никогда больше не показываться на глаза.
Но раз он сказал "антре", Соня ведь может войти. Странно, почему вдруг она так оробела?
Но едва княжна вошла, а Разумовский понял, что это именно она, как тут же отвернулся и закричал:
– Нет, нет, вы не должны меня видеть. Пожалуйста, Софья Николаевна!.. За что-то меня наказал бог. Наверное, за то, что я пожелал для себя невозможного…
– Это вас наказал не бог, а я, – тихо проговорила она. – Нечаянно.
Признание вырвалось у неё против воли, но в последний момент она все же дрогнула, сказала, что якобы этого не хотела.
– Нет, не нечаянно, я вас обманула. Я сделала это нарочно.
В первый момент он ей не поверил. Усмехнулся: мол, успокаивает, будто он – красна девица. Но потом взглянул искоса на её лицо и понял, что Сонино признание что-то такое означает, как-то она и вправду это сделала, но как?
– Но за что? – он спросил не совсем то, что хотел, и повернул к ней свое обезображенное лицо. – Я вас обидел? Это какое-то колдовство?
Она даже не оскорбилась. Неужели он считает её колдуньей? Или ведьмой? Что-что, а по части нечистой силы она небольшой знаток.
Конечно, после случившегося Разумовский вполне может её в чем-то этаком подозревать. В общем, пребывая в смятении, она ему ничего не говорила, и граф истолковал молчание княжны по-своему.
– Получилась как бы сказка наоборот: вместо того, чтобы расколдовать чудовище своим поцелуем и превратить его в принца, красавица превратила принца, а точнее, графа, в чудовище…
– Перестаньте! – не выдержала Соня. – Все происходило совсем не так, но сейчас, наверное, уже не нужно ничего объяснять.
Она достала из кармана баночку с мазью и поставила на столик у его кровати.
– Вот, достаточно намазать один раз, и к вечеру все пройдет.
Чтобы не расплакаться, она повернулась и быстро пошла к двери.
– Погодите! – Разумовский подошел и взял Соню за плечо. – Зачем все-таки вы это сделали?
– Я хотела… хотела, чтобы вам не пришлось самому отказываться от невесты и тем ставить себя под удар Шарогородской – она ужасно мстительна и могла бы испортить вам всю жизнь. Я хотела, чтобы эта семья сама от вас отказалась. Думала, тогда они не стали бы вас преследовать…
Она горько разрыдалась.
– Бедная девочка! Вы проделали это для того, чтобы по возможности спасти меня от гнева императрицы, к которой могла бы обратиться Екатерина Ивановна?
Соня молча кивнула.
– И ведь у вас получилось! Подумать только, мне такое и в голову бы не пришло!
Он повернул её к себе, и Соня уткнулась в грудь Леонида, продолжая всхлипывать.
– К вечеру, говорите, все пройдет?
Соня опять кивнула.
– Вот тогда и увидимся. А сейчас идите и ни о чем не печальтесь: впереди нас ждет долгая, счастливая жизнь, если, конечно, бог даст… Мне все-таки неловко представать перед вами в таком виде.
Соня вышла из комнаты графа как сомнамбула и поплелась к себе в комнату, не в силах привести в порядок свои мысли: почему вдруг она ввязалась в это дело? Разве она полюбила Разумовского всем сердцем, как всегда втайне о том мечтала?