Выбрать главу

– Не правда ли, это зрелище очень возбуждает? – спросил её тот, о ком она думала с таким ожесточением.

Соня оторвалась от созерцания и увидела, что маркиз отодвинул вторую висящую на стене картинку и теперь наблюдает за происходящим вместе с княжной, словно они сидят в театре в одной ложе.

– Ваша служанка – девственница? – спросил он, и Соня от растерянности кивнула.

– Не волнуйтесь, Эмиль сделает всё в лучшем виде. – Конечно, совсем уж без боли не обойтись, но это только поначалу.

Между тем, тот, о ком говорили, оторвался от шеи Агриппины, и Соня увидела, что она вся в синяках, а девушка закусила губу, и из глаз её текут слезы.

– Послушайте, мсье Флоримон, я согласна сказать вашему батюшке всё, что захотите, а когда он покажет вам место, где спрятано золото, я уеду вместе с Агриппиной, и не буду претендовать на свою часть!

– Поздно, – сказала Флоримон, не отрываясь от глазка, – теперь я хочу досмотреть до конца. Да и как я буду выглядеть перед Эмилем, который проделал уже так много работы…

– Неужели вам настолько важно мнение вашего слуги?

– Не скажите, – усмехнулся он, – хорошего слугу надо выбирать тщательнее, чем жену. А Эмиль к тому же умён и способен. С его помощью я могу многого добиться и зарабатывать большие деньги…

– Но зачем вам деньги, если вы в двух шагах от богатства отца?

– Ну, деньги никогда не бывают лишними, а отец… О, он старый авантюрист, и я не удивлюсь, если он на финише попытается меня обойти.

– Это вы говорите о тяжело больном человеке? – удивилась Соня.

– Вы лучше смотрите, – насмешливо заметил Флоримон, – сейчас начнётся самое интересное.

Теперь Соня не отводила глаз. Прежде всего, она не могла понять, почему на её глазах слабеет Агриппина, ведь Эмиль не делает пока ничего такого, что причиняло бы ей такую боль, которой она боялась.

Молодой мужчина покрывал поцелуями-укусами грудь девушки, а она выгибалась и стонала, но это был не стон боли.

Боже, как мало знает Соня о плотской стороне любви!

Теперь голова Эмиля склонилась совсем низко – насколько княжна знала, ЭТО делают не губами, но тогда как называются его действия? Французская любовь, – вспомнила она слова Флоримона де Баррас, – это называется французская любовь!

Глава пятнадцатая

Соня бессильно откинулась на спинку кресла. Она так устала, будто это с нею Эмиль проделывал то же, что и с Агриппиной. У неё даже болели будто после пут кисти рук и лодыжки, хотя потом слуга Флоримона развязал девушку и всё последующее делал с нею, как хотел, будто знал, что та не станет больше сопротивляться.

– Вы больше не хотите смотреть? – фальшиво удивился Флоримон, – напрасно, Эмиль в таких делах неисчерпаем. Конечно, если бы мы с вами сидели в креслах, а так, понятное дело, устаешь. Всё время стоять и смотреть. Шесть часов.

– Шесть часов? – в ужасе прошептала Соня.

– Или чуть больше. Когда Эмиль заводится, то долго не может остановиться.

– Что вы от меня хотите? – спросила против воли дрожащая девушка; как бы она ни старалась сдерживаться, её колотил озноб. Сейчас она была готова на всё, только бы её с Агриппиной отпустили из этого страшного места. Конечно, девичество Агриппине не вернёшь, но княжна мысленно давала себе клятву искупать свою невольную вину перед девушкой.

Однако, услышала она вовсе не то, что хотела. То есть, она думала, что молодой маркиз хочет, чтобы она отступилась от своей доли богатства, которое, судя по всему, его отец настроен был ей отдать. А он вдруг с усмешкой сказал:

– Покорности.

– Что? – Соня подумала, что ослышалась. – Но для чего вам моя покорность? Как только вы получите свое золото, мы с Агриппиной уедем отсюда, и вы о нас больше не услышите!

– А вот этого мне бы как раз и не хотелось, – он усмехнулся её непониманию. – Я решил оставить вас для себя.

– Оставить? Меня? Но вы забываетесь – я свободная женщина, и во Франции, слава богу, нет рабства…

– Нет рабства? – расхохотался он. – Да кто это вам сказал! Французы сколь угодно могут провозглашать на весь свет, что они свободны, на самом же деле нет нации более зависимой.

– От чего?

– Не от чего, а от кого! Все мы зависим от короля. Людовик Четырнадцатый, который сказал: "государство – это я!" ничуть не кривил душой. Для французов воля короля, желание короля – превыше всего. Говорят, ваша императрица Екатерина Вторая старается соблюдать законы, и даже сама их издает. А хотел бы я посмотреть на вас, если бы вы были приближены ко двору, и на вас упал похотливый взгляд короля. Думаете, кто-нибудь стал спрашивать вас, желаете ли вы этого? Вас бы принудили лечь в его постель!