- А матушка... он ее убить грозился!
- И самому умереть? Нет, дорогой, на это он не согласен. Но, повторюсь, не тебе с духом тягаться. А твой отец... он ничего не скрывал, разве что, от кого ту книгу проклятую получил... но и на этот вопрос ответил бы, никуда не делся. Заплечных дел мастера хорошо свою работу ведают.
И это упоминание о пытках покоробило. Неужели бы отдал родного брата...
- Отдал бы, Ильюша... если бы мог отдать, отдал бы... но тварь раньше до него добралась. Сирота ты теперь.
Помолчал, позволяя осмыслить. А чего осмысливать? Все одно не оставили бы в живых.
- Если бы по-тихому, тогда... но, видишь ли, твой выплеск все слыхивали. Многие к подворью стянулись. А там стрельцы. Пришлось сказать, что батюшка твой смуту затеял. Сговорился с Гервишцами и Натош-Одинскими... Они ей давно поперек горла были, да...
- Смуту?
Отец и смута. Глупость какая. И никто в это не поверит. Определенно, никто не поверит, но...
- Дело такое, Ильюша, - бусины на четках замелькали быстро-быстро, отстукивая мгновенья прошлой своей жизни. - В смутьяны записали, это, конечно, нехорошо... это суд... и земли ваши...
Меньше всего Илья о землях думал.
- И пятно на тебе, но лучше пусть отца твоего смутьяном запомнят, чем тем, кто по глупости, с темными силами связался. Сам знаешь, что закон про таких говорит.
Илья знал.
Выжигать.
Костры и железо каленое. И семя зловредное выкорчевывать...
- Ты ведь тоже коснулся той книги. И начнись разбирательство, тебя бы не пощадили... из благих ли побуждений, из глупости, или просто случайно, но ты открыл ее. Читал. И провел обряд.
Илья опустил голову.
И пол ушел из-под ног...
...память. Ее почти уже не осталось. Мягкая ветошь, которую пихала нянька в купленные навырост сапоги. Пуховое одеяло, которым Илья накрывается с головой, мечтая об одном - раствориться в этой душной темноте. И еще немного - стыд, заставляющий дышать.
Трусость.
Был бы храбрым, нашел бы способ прервать никчемную свою жизнь.
- Ты не дури, - одеяло слетает, сдернутое сильной рукой дяди Миши. - Ишь, вздумалось...
- Я виноват...
- В чем, бестолочь? В том, что твой отец завязался с силами, с которыми справиться не сумел? Или в том, что пытался спасти близкого человека?
- Но...
Глаза слезятся.
И белизна потолка причиняет боль.
- Вставай, - дядька Миша за плечо стаскивает Илью на пол. - Вставай и подбери сопли. Потом себя жалеть станешь.
- Я не могу.
- Можешь. В первый день поднялся ведь, а теперь...
- Плохо мне...
Тело не слушается, и Илья возится на полу, что таракан... встать надо, хотя бы чтоб в дядькины глаза посмотреть, а то перед носом лишь сапоги его с заломами.
- Всем плохо бывает. Думаешь, мне хорошо? Я за тебя ей обещался...
- Это она, - Илье удается вцепиться в край кровати. - Это ее книга... отец говорил, что ее...
- Может, и так, - дядька лишь наблюдает за его мучениями, не делая попытки помочь. Да и не принял бы Илья его помощь. Гордость - единственное, что у него осталось. А еще чувство вины.
Надо было уйти.
Позвать кого... хотя бы его вот... дядька Михайло никогда не отказывал в помощи... и маг он... целый ректор... неужели не сумел бы... ведь говорит, что сумел... и тогда бы все иначе было.
Дух вернулся б в тюрьму свою.
Мама.
Сестры...
Отец... дядька Михайло нашел бы способ вразумить отца... и тогда... тогда бы не объявляли его смутьяном. Не палили бы подворье, пытаясь скрыть смерть всех, кому судьба выпала в тот день остаться... и сам Илья, и его судьба иначе повернулась бы.
- Вставай-вставай, - дядька в креслице свое сел и четки достал. - И слушай, глядишь, услышан будешь. От чувства вины я тебя не избавлю. Это, дорогой, твое дело. И твоя совесть. Научись с нею ладить. Сестры твои живы... и она за ними приглядит. Не даст разгуляться...
- А я?
- А что ты? Ты живой. Целый. А что слабость, так пройдет... конечно, теперь ты у нас сын смутьяна, но... знаешь, даже странно, что она тебя пощадила. Бояр забоялась, что ли? Все ж наследник и прямой... у нашего, сам знаешь, с этим делом туго... и пусть говорит она, будто бы жив сын его, да... если и жив, то кто знает, что завтра случится? Ты ей нужен. Каждый день справляется. И гневаться изволит крепко на твою блажь... не заставляй ее саму...
- Это ее книга! Ты не слышишь?!
- Слышу, дорогой племянник, еще как слышу... и говорю, что может оно и так, да только поди докажи. Подворье моего братца тьмою пропахло. Кровью пропиталось. Там и без всякой магии понятно было, что хозяева не Божинин храм возводили. А она... вот выйдешь ты завтра из палат этих и станешь говорить глупости. Думаешь, послушают? Были бы у тебя доказательства, многие б обрадовались. Это ж какой предлог, чтоб ее сместить... и царицы Правде подсудны. А вот без доказательств получается что ты, Ильюша, по злобе душевной на спасительницу и заступницу свою клевещешь.