- Не меня, если...
...если считает он меня своей невестою.
- Да я так и подумал. Тебя обидеть можно, конечно, но жаловаться ты не привычная. Она и царице отписалась.
- Которая из них?
- Тоже заметила? - он руку мою нашел и погладил осторожно. - Вернись в общежитие...
Я б с превеликою радостию. Пусть и велик терем, мне дареный, пусть и богат, полны сундуки добра, а все одно неуютно мне в нем.
Дом?
Нет, не дом... не тот, об котором мечталось... да только как оставишь гостей, пусть и незваных, да званием немалых.
- Плевать, - Арей тряхнул головой. - Я только и думаю, как бы они тебя... как бы ни случилось чего... не знаю... Меня с вами отправляют. А их - со мной, то есть, формально - с братом, который безмужних сестер в городе оставить боится.
- А он боится?
Ильюшка в гости кажный день заглядывал. Только гости были престранны. Он являлся и садился за стол, сестрицы усаживались напротив. Да так и сидели, молча, глазея друг на дружку. Высижвали, когда час, когда и два, а после расходилися.
- Останься, - попросил Арей. - Никто не заставит тебя ехать. Скажи Люциане, она тебе мигом дело отыщет, где подальше... или вовсе больной скажись. Поверят.
- А практика?
- Зачтут. Найдут способ. Зослава...
...что сказать. Не он первый говорит об этаком. Мол, всего-то надо, что захотеть, и сподмогнут добрые люди, сумею отвод дать, чтоб не ехала я в земли дальние, не искала приключениев на зад свой, который ноне вовсе не так уж и широк. Да только... вот, как мне их всех бросить?
Царевичей бедолажных.
И Кирея, который чем дальше, тем беспокойней делался, будто грызло изнутри его то самое азарское пламя, с коим не всякому совладать выйдет? Ильюшку... Лойко... невестушку свою названую утративши, он сделался смурен и молчалив. Наособицу держится, а тронешь, вспыхивает злостию непонятной, только и отгорает быстро, сам винится.
Куда они одныя?
Да и... есть же ж и слово даденое, и монета клятая, и жених, который, даст Божиня, женихом и уйдет... есть сон мой и книга серая, которую Хозяину вод возвернуть надобно, пока иных каких бед она не натворила. Есть... многое за мною есть.
Не останусь.
А захочу, то, мнится, и не оставят.
- Нет, значит, - Арей понял все без слов. Обнял. Коснулся сухими губами лба. - Извини...
- За что?
Он-то в чем виноватый?
- За все... за то, что вышло так, неудачно... за то, что сам я...
- Обнимаетесь? - Маленкин визгливый голос едва ль не заставил подскочить. Еле на лавке усидела, честное слово. - Ты погляди, Любляна, на это безобразие!
Стоит боярынька нашая, руки в боки уперла, глазьями зыркает гневно, значится, ноженькой притопывает... ох и грозна, как мышь, на кота войной пошедшая.
- Погляди, погляди... при живой-то жене...
- Пока не жене, - Арей руку свою не убрал. И чуяла я, злится. Внутри закипает дикое азарское пламя, а Маленке то в радость. Ажно засветилась.
- Невесте, царским словом дареной! Тебе, ублюдку, милость великую оказали...
- Цыц, - рявкнула я.
И как-то от так рявкнула, хотя ж от жизни не крикучая, что Маленка присела. Правда, скоренько спохватилася и айда в крик.
- А что тут делается! - визгучий голос ее всполошил курей, развалившихся было на солнцепеке, и те с квохтанием брызнули в стороны, только пыл поднялся. - А люди добрые...
Ох, и верещала она! Вороны и те слухали-заслухивались, до того красиво выходило. Этак не кажная торговка сумееть, не то, что боярыня родовитая.
Я прям роту и открыла.
После-то вспомнила, что Люциана Береславовна за этот рот раззявленный, которым только мух ловить, ругивала крепко, и закрыла. Подперла кулачком щеку, на Маленку уставилася. Ну и гляжу, значится, жду, когда человек проорется. Она же ж, знай себе, по чести идет, что по мне, что по Арею и егоной матушке... что по моих родителях... выдохлася, наконец.
- Пересохло в горле? - молвила я найлюбезнейшим тоном. - Может, кваску подать?
Маленка только запыхкала, что твой еж, и выскочила с горницы, только дверью ляснула так, что мало терем не развалился.
- Кваску, значит? - Арей бровку поднял.
- Кваску... а то мало ли, может, всего не досказала...
Глянули друг на друга и прыснули смехом. От же ж... люди добрые...
И недобрые.
- Знаешь, Зослава, а с тобой весело, - Арей отер слезящиеся глаза. - Даже когда причин для веселья вроде бы и нет...
- Царице жаловаться станет?
- Разве что для порядку. А так ее никто слушать не будет, и она это знает распрекрасно... нет, здесь другое. Пройдемся? - встал и руку подал.
А я что? Приняла... как оно там осенью еще будет, оно вилами на воде писано. Может, и не доживем мы до тое осени, так чего время на глупости тратить?
Выплыли мы со двора, лебедь с лебедушкой. Ну, хотелося мне лебедушкой хоть когда побыть, правда, чуяла всею сутею своей, что не лебедушка я, но как есть гусыня обыкновенная. А и пускай себе, тоже птица хорошая, строгая.