Ссора? Не было ссоры. А все равно будто сломалось что-то важное, и как починить?
- Неладно, - согласился Елисей, разглядывая брата искоса.
Прежний он.
Только похудел. И в последние дни почти не ест. Говорит - не хочется. Переживает. Сессия ведь, экзамены... можно подумать, его из-за сданного экзамена отчислят. А ночью стонет. Тронешь - просыпается сразу, садится с глазами раскрытыми, а в них - пустота.
Спрашиваешь, что снилось.
Ничего.
И не лжет.
- Мерзнешь? - Елисей коснулся холодной руки брата.
- Что? А... нет... не знаю. Лис, - Ерема придержал коня, позволяя Лойко себя обойти. И Емельке, который привычно держался позади. Ехал и по сторонам головой крутил.
Илья.
Телега с девушками, которые Елисею сразу не понравились. Пахло от них болотом.
Арей.
Кирей на дивном коне.
- Что? - Евстигней придержал коня, но Лис покачал головой. И Евстя понял. Тронул бока злющего жеребца, с которым никто, кроме Евсти, сладить не умел. Конь оскалился и попытался было тяпнуть кобылку Еремы, но та привычно отступила в сторону.
- Лис... ты меня простишь? - Ерема вытер пот. А ведь выглядит он совсем худо. Белый. Под глазами мешки темные. И дрожит мелко, точно в ознобе.
- За что?
- За все, - он облизал губы. - Я дураком был и... кажется, лучше мне сейчас... потеряться.
- Чего?
Вот уж точно терять брата Елисей не собирался. Но тот перехватил руку и заговорил быстро, захлебываясь.
- Я дураком был. Подумал... тебе было плохо. И мне плохо. Нас связали, не сказавши толком, чем это грозит. А он подошел... предложил... я взял клятву крови, что он... проведет обряд. Разделения.
Елисей вздохнул.
И прислушался.
Качнулись ветви, будто слетела с них невидимая птица... сорока? Юркий королек, в котором весу на два пера? Или не птица вовсе?
- Он провел... сначала все было хорошо. Тебе ведь стало легче?
И Ерема с такой надеждой смотрел, что Елисей кивнул.
Стало.
Луна пришла.
И позвала. И он, услышав голос ее, не стал противиться зову.
Он очнулся незадолго до рассвета, уже за Акадэмией, из которой выбрался, а как - не помнил.
Он лежал на берегу пруда. И пил воду. И слизывал с лап свежую кровь. Оленью. Растерзанный зверь лежал здесь же, и Елисей мысленно попросил у него прощения. А потом вновь обернулся, на сей раз полностью сохраняя разум и память. Он вернулся по своему следу тайным путем. И никто, кроме Еремы, ничего не понял.
- А потом... я не знаю, что происходит... все время хочется спать. И было несколько раз, что я терялся. Засыпал, но открывал глаза и понимал, что нахожусь где-то... не там нахожусь. Понимаешь?
Елисей покачал головой.
- Я больше не доверяю себе. Я не знаю, что еще он со мной сделал. Не только обряд ведь... и значит, мне нельзя с вами.
- Почему раньше не сказал?
- Потому, - Ерема вытер испарину рукавом. - Сам не понимаешь?! Меня бы не выпустили... заперли... лечить... а там и залечили бы... я не хочу умирать. Я дурак, но умирать не хочу. Отпустить нас не отпустят. Слишком много знаем... и надо уходить. Сейчас, пока есть еще шанс... пока... смотри.
Он тронул кафтан.
Обыкновенный, из добротного сукна шитый.
- Рыжих в царстве хватает... а сейчас я на царевича похож не больше, чем ты... чем мы все... денег есть немного. Доберусь... куда-нибудь доберусь, а там и дальше... я подумал, что к степям поеду. Там хватает всякого... люду. Затеряться будет легче, чем здесь.
- Уходишь, значит?
Эта мысль Елисею не понравилась. Настолько не понравилась, что не удержал он волчью недовольную натуру, отозвалась она раздраженным рыком.
- Ухожу. Прости... и тебе уйти советую. Пока никто не понял, кем ты стал, но... это ведь дело времени. До новой луны пара дней осталась. И ты ее уже слышишь.
Елисей кивнул.
Слышит.
Как не услышать, когда она рядом, белая госпожа, легкая шагом своим, прикосновением близкая. Того и гляди скользнет по загривку прозрачная длань лунного света, и ухватится крепко, вытащит волчью подлую суть людям на кровавую потеху.
- Обернешься и... не посмотрят, что из одной миски ели, - Ерема рванул воротник. - Не отпустят. Поднимут на колья. Скажут, если и не убивал, то убьешь... сам знаешь, с такими, как мы, разговор короткий.
- Не доедешь, - Елисей протянул руку, но прикоснуться к себе брат не позволил, отпрянул, и лицо исказилось.
- Не надо!
- Ты болен.
Этак он далеко не отъедет. Упадет в кусты да и сгинет...
- Без тебя знаю, - Ерема потряс головой. - Шумит... шепчет... что нельзя уезжать. Что я с вами должен... за тобой приглядывать должен... а значит, самое верное - уехать... нельзя его слушать.
Он зажал уши руками.
- Нельзя... он меня отпустит, когда поймет, что я не с вами, что ушел... что...