- Что-то вы, соколики, долго добирались, - молвила старушка сладеньким голосочком, от которого у меня и жилочки задрожали, и поджилки затряслися. - Я уж и баньку истопила, и стол накрыла...
- А я вот всегда знал, - молвил Еська, на телегу перебираясь, - что она ведьма.
Марьяна Ивановна улыбнулась этак, с укоризной.
Услышала, стало быть.
Глава 6. О девичьих радостях и горестях
Глава 6. О девичьих радостях и горестях
А банька туточки хороша была, хотя ж и не пользовалися ею годами, а то и десятками лет, а все одно не развалилася, не раскрыла щели, через которые честный пар уходил бы. И протопилась, прогрела старые кости. Когда ж плеснули на камни кваском, наполнилась баня честным хлебным духом, который вытеснил легкий запашок прели.
Первыми пустили нас.
Да вот отказалась Маленка париться. И сестрицу не пустила.
- Последний разум потерял? - возмутилась она, когда Ильюшка предложил помыться с дороги. - Или хочешь, чтобы мы с ней угорели?
- Хочу, чтобы вы вымылись, - Ильюшка не выдержал. - Воняете уже неблагородно!
Любляна мигом разразилась слезами.
Маленка руки в боки уперла и закричала визгливо.
- Воняем? Мы воняем? А мы просили тебя нас сюда тащить? На телеге! С этой вот... - она пальчиком на меня указала. - Потянул... не посмотрел, что Любляна еле жива... уморить захотел! А когда не вышло... в баню... с этой...
- С этой, с той, - меланхолично отозвался Кирей, - но от тебя действительно пахнет, женщина.
И спиной повернулся, не видючи, как раскрылся от возмущения Маленкин рот. Ох, сказала бы она, да только сестрица ейная, помирать временно передумавши, за рукав дернула.
- Мне бы и вправду... пыль омыть... немного, - сказала она шепотом. - А Зослава нам поможет...
И взгляд такой, что впору с тоски вешаться.
Помогу.
Глядишь, и не утоплю в корыте.
- Божиня, - только и простонала Маленка, глаза к небу поднимая. А что небо? Обыкновенное. Серое. В перинах облаков. И месячик показался, верней, уже и не месячик, а луна полновесная, которой ночь-другая до полной силы осталась.
Так и пошли мы в баню, я да боярыни.
Они в предбаннику остались, только дверцу приоткрыли и друг с дружкою переглянулись.
- Жарко, - сказала Маленка. И Любляна кивнула, добавивши:
- Сомлею... водицы бы... горячей.
И на меня внове глядит. Ну да, не боярское дело это, воду гретую таскать. Что ж, мне не тяжко... вытащила и бадью, и ведро, и ковшик резной, на потемневшей ручке.
- А полить...
- Сами поливайтесь, - пущай и сказывал Архип Полуэктович, что берендеи терпеливы, да все ж любому терпению конец приходит. Вот и я поняла, что еще немного и с собою не сдюжу. Маленка же губенки поджала.
Любляна на лавку села, рученьки на коленях сложила.
Глядит на меня препечальственно.
А мне что с тое печали? Я им не холопка крепостная, которая помогать обязанная. Как-никак вдвоем с мытьем сдюжут, а нет, то пускай ходют грязными. Я спиной повернулась и одежу скинула скоренько, сложила на полку да и шагнула в парную.
И там-то ужо вдохнула полной грудью.
Хорошо.
Жар стоит правильный, легкий да звонкий, самая от того жару телу польза идет. Пахнет хлебом. Еще бы липового взвару, медом разбавленного... но чего нет, того нет. Диво, что вовсе баня устояла, продержалась годы без людского догляду. И я, оглядевшися, поклонилась в пояс.
- Спасибо, - говорю, - тебе, Хозяин, за ласку да прием. Позволишь попариться?
И затрещали каменья, загудело пламя в печурке - согласен, стало быть. Надо будет после, как отгорят уголья, занесть в баню хлебушка краюху.
Я-то на полку легла и лежала... долгехонько лежала, позволяя жару забрать и усталость, и злость, и иные обиды. А после, когда уж от жара в голове загудело, то и поднялася.
Баня хороша, да всему меру знать надобно.
От сейчас самое время выйти да вылить на раскаленную докрасна шкуру водицы, колодезной, чтоб опалила холодом, а после и жаром окатило, но не снаружи, изнутри. От этого ни одна, самая лютая, хвороба не удержится.
Да только дверь не поддалася.
Я толкнула посильней.
Мало ли, может, доски, которые за годы иссохли, ныне напитались влагою, раздулися вот и села дверь в проеме крепко, что пробка в бочке.
И еще сильней, и...
- Эй, вы там... - кликнула я, а после... от как-то понятно сделалося, что не виноватые доски, и не банник сие шутит, он мне париться дозволил, а я ничем-то бани его не оскорбила... и значится, одна причина - подперли дверь с той стороны.
Чем?
Не ведаю.
И для чего? Неужто и вправду думали, что сомлею да сгину? А после как? Что б говорить стали? Иль о том они не думали? И такая злость меня взяла... вот прямо изнутри поднялася дурною волной.