Подкатил к воротам возок царский.
Коней тройка. Ногами тонкими перебирают, шеи гнут, красуются. На дуге у заводного бубенцы сладкоголосые звенят-перезваниваются. В гривах пристяжных ленты атласные. Сбруя позолочена.
Возок... ну возок и вовсе золотым мнится.
Задние колеса огроменные. Передние махонькие. А меж ними желудем - сам возочек. Оконца круглые, за цветными стеклышками не видать, что внутрях. На дверцах корона.
На крыше будто прыщ, из которого пук перьев золоченых торчит.
От этакой красоты я и обмерла, дар речи утратимши.
Но Кирей меня локотком подпихнул. И на мрачнющего Арея взгляд бросимши, приобнял. Тот от злости ажно зубами заскрежетал, с лица сбледнул крепко, но что тут сделаешь? Не егоная я невеста...
...он к возку шагнул и дверцу открыл. Отступился, позволяя холопу скамеечку-приступку поставить. Руку подал. Я и застыла, дышать позабывши, когда этое руки другая коснулась. Пальцы белехоньки, прозрачны почти. Ноготки жемчугами.
И жемчугами же рукавчик длинный расшит.
Выплыла боярыня Любляна Батош-Жиневская лебедушкой белой. Глазки потупила. Бледна. Бела... и болезна? А за нею сестрица выпорхнула. Этое-то подмога без нужды. Только шубку, горностаем отороченную, поправила и дом мой окинула взглядом презрительным.
- Вот, значится, где нам обретаться ныне судьба... - блеснула в глазу слезинка, но не для меня сие, для Ильюшки, который стоял столпом соляным, на сестер глядючи.
От радости ль?
- Доброго дня, - девица чернявая ко мне повернулась, - от имени моей сестры я приветствую гостеприимную хозяйку...
- Зославу, - подсказал Кирей и внове по плечику меня погладили. А сам-то не на боярынь глядел, на Арея. Левым глазом.
Правым - на Ильюшку.
Этак и окосеть недолго... надобен он будет Велимире, мало что рогастый, так еще и окосевший.
- Зославу, - молвила девица, меня разглядывая.
А взгляд-то нехороший.
Глаза темны, но не разобрать, зеленые аль серые, аль еще такие. Но главное, что от глазу подобного младенчики крикавицу хватают. Бывает, глянет кто, даже краешком самым, а после дитё кричит, заходится, и не спасти его ни сиськой, ни люлькой, ни даже маковым отваром, который детям давать - дело распоследнее. Бабка моя крикавицу лечить умела, да и не хитра наука - под столом дитятко трижды прокатить.
Эта ж уставилась.
И видно... а все и видно в глазах ейных. Что, мол, боярыня она да не из простых, с кровью царской благословенною, а я - холопка давешняя. И мне б кланяться.
Дорожку красную катить.
Молить о милости.
А я тут стою...
- Что ж, Зослава, - губы дрогнули, в улыбке складываясь. - Мы с сестрицею с дороги притомились...
И вновь глядит.
А недовольная... с чего б? И куда им томиться, когда тое дороги - от царских палат до терема моего, тихое ходьбы час. Оне ж не ножками, на возку ехали.
Кирей рученьку сжал.
Боярынька вовсе перекривилась.
- Дозволено ли, - голос ее сделался сух и скрипуч, - будет нам войти и отдохнуть в доме твоем?
А сама на притолоку глядит, где я нонешней ночью узору малевала. Хорошую такую узору из заветного альбома Люцианы Береславовны.
Ильюшка тоже к дому повернулся.
И к сестрице.
Открыл рот, желая сказать что-то, Кирей же плечико мое сдавил сильней. Не молчи, Зослава. А я чего? Улыбнулася, как сумела...
- Будьте в доме моем гостями желанными...
Ох, полыхнули глаза боярыни гневом.
- Значит, приглашаешь войти?
- Приглашаю... войти...
- Меня и сестрицу мою?
- Тебя и сестрицу твою...
Она юбки-то подобрала и ко мне спиной повернулась. По ступеням не взошла - взлетела, дверью только хлопнула, ключницу мою, женщину степенную, Киреем мне в подмогу приведенную, напужавши.
- Простите мою сестру, - прошелестела Любляна голоском слабым. И на Ареевой руке повисла, белым-бела, глядишь на нее и знать не знаешь, проживет ли боярыня еще денечек.
Мнится, и денечек.
И другой.
И третий... и до осени дотянет, до самое свадебки... и пусть говорят мне, что приневолили ее, да вижу я, как она на Арея глядит. От этого взгляду злость во мне появляется и такая, что просто силов никаких нету терпеть.
- Спокойно, Зося, - Кирей к самому уху наклонился. - Улыбайся шире... чем оно поганей, тем улыбка шире...
- А щеки не треснут? - тихо же спросила я.
Но куда деваться? В дом пошла. К гостям дорогим. За стол звать, беседу беседовать... ну, за стол-то я усадила и, мнится, что стол этот был мало царского хуже.
Были тут и гуси с капустою квашеною печеные.
И вепрячье колено. И караси жареные, и белорыбица рассыпчатая с подливою клюквяной. И пироги всякоразные. И даже цельное порося молочное с яблоком в пасти.