Хороша Любляна. В матушку пошла, хрупкою воздушной красотой. И не даром женихов она с малых лет перебирает...
- Что с матушкой? - он отложил вилку, понимая, что не полезет кусок в рот.
- Так болеет, - равнодушно ответила Маленка. - Давно болеет...
- Чем?
- Я откуда знаю? Болезнью.
Отец смотрит пристально и губу жует. И глаза... чужие глаза. Незнакомые.
- Я навестить ее хотел бы...
- Навестишь.
- Сегодня.
- Конечно, сегодня... - и тише добавил. - Чего тянуть-то?
...память.
Не только запахи ее рушат, но и звуки. Тихий скрип половиц, будто идет кто-то. Вздох за спиной, такой муки преисполненный, что поневоле становится страшно. Обмирает сердце. И вновь колотится о ребра. Чего бояться?
Вот он, дом родной.
Здесь Илья на свет появился, здесь вырос. Каждый закоулок ему знаком.
И что не по себе... а просто окна позакрывали. Дует им. Или от солнечного света сторонятся? Нехорошая мыслишка. Подлая. Из дому уйти, как Малушка советовала. Да прямо в царский терем. Сказать... пусть разбираются.
Пусть...
- От солнца мигрени у них, - отец нес в руке железную рогатину с парой восковых свечей. Света мало, а... душно. Так душно, что каждый вдох, что через меховую рогожу. - Боюсь, как бы следом за матушкой твоей не расхворались. Говорил я ей, нечего привечать всяких тут... а тут то нищие, то убогие... то норманны... им в нашем дворе делать нечего. Вот думаю, может, отравили?
И сказано это было... равнодушно?
Раньше, случись матушке прихворнуть, отец от ее постели не отходил. Всех целителей, какие только в городе были, созывал.
Вниз ведет.
- Что...
- Там она, в лаборатории, - отец остановился, Илью вперед пропуская. Боится, что сбежит? - И не смотри на меня так. Зараза эта... сначала-то я целителей приглашал... а что один, что другой, что третий... руками разводят. Нет на ней ни проклятья, ни хворей не видать, а она все равно тает день ото дня... и давно бы отошла... свет дневной ей ярок. А каждый звук муку доставляет. Ты вот на сестер ныне криво смотрел. А они каждый день жизненной силой своей с матушкой делятся... да...
- А я?
Если все и вправду так, что ж молчали?
Что таились?
- А ты... ты мужчина, Илья.
И это прозвучало почти обвинением.
А лестница меж тем закончилась, уперлась в дверь дубовую, коваными полосами перекрещенную. Висит та дверь на петлях массивных. И замком заперта таким, который сходу не откроешь.
- Ты ее под замком держишь?!
- Погоди. Сейчас сам увидишь... - отец протянул ключ. - Я был бы рад выпустить, да...
...память.
Лед.
И острый смрад гнилого тела. Темень, которую едва-едва разгоняют свечи. Существо, запертое в клетке. Прутья толсты, но существо трясет их с нечеловеческою силой, и воет, и скулит. А после замирает вдруг и ласково, матушкиным голосом, просит:
- Спаси меня, Ильюшечка... спаси...
И лицо искаженное, прижимается к решетке, прутья в самые щеки впиваются. А глаза - не глаза, провалы черным черны...
- Спаси, Ильюшечка...
Память.
Запах дыма. Кисти в склянке. Резец. И узкий нож с кривым клинком, который вспарывает кожу на запястье. Кровь льется, и существо - думать о ней, как о матери, у Ильи не выходит - замирает. Оно то вздыхает, то приплясывает, то пускает слюни.
- Это не она, - отец спокоен. - Это уже не она... но мы с тобой можем попробовать одно... средство...
- Хорошо.
- Даже не выслушаешь, что за средство?
- Я согласен. Когда?
- Завтра.
Отец потер руки.
- Почему только завтра?
- Луна войдет в полную силу. Ты удачно вернулся, Ильюша... и если у нас все получится...
...тварь захохотала.
И снова память. На сей раз хрупкая, как древний пергамент. С легким ароматом пыли и душистых трав, которые клали под матрац, чтобы спалось легче. Но не спалось.
Никак.
И Илья, проворочавшись до рассвета, встал.
Он должен спуститься сам. Он должен увидеть.
Проверить.
Лестница не исчезла. И света одинокой свечи хватило, чтобы разогнать мрак. Дверь. Ключ... он забыл про ключ. И что теперь? Возвращаться? Будить отца?
Дверь открылась сама.
- Проходи, - раздался тихий голос. - Не стесняйся. Чувствуй себя как дома...
Тварь больше не бесновалась, да и из клетки она вышла, села в пентаграмму, ноги скрестив, и теперь задумчиво скребла длинными когтями коленку.
- Я надеялся, что ты придешь, - она смотрела на Илью снизу вверх, и во взгляде ее не было больше безумия, лишь интерес.
- Я пришел.
Первой мыслью было - бежать.
Немедля.
Будить отца. Сказать, что выбралась она, что...
- Я тебя не трону, - тварь махнула рукой. - Присядь. Поговорим, пока этот горе-маг не явился... занудный он у тебя. Казалось бы, получил в руки источник древней мудрости, так сиди и радуйся, а он только и умеет, что бубнеть да вздыхать... и все мало, мало... но тут понимаю. Сам был таким.