Она выдохнула, будто бы сказать сие было тяжко, и обернулась.
- Она... она не была чудовищем... а когда стала... я не знаю всего, слава Божине. И знать не желаю. И вовсе, быть может, все, что о ней говорят - это слухи... сложно... не знаю, с чего сказывать... однажды она просто исчезла. Ненадолго. Дядька мой сказал, будто бы отправил Беренику в поместье, что столичный воздух ей вреден. Но я видела, он лжет... это дар - ложь распознавать. Останься я в деревне, его бы лишили. Женщине ни к чему дар. Ей путь предопределен. Служить. Отцу. Мужу. Детям. Рожать... и молиться, чтобы молитвой очистить душу, которая к искусам слаба, - Красава вытащила из рукава платок расшитый. - Но дядька не стал запирать мой дар. Он его использовал в делах. Бывало, приведет человека, сядет с ним говорить, а я за ширмою. Затаюсь. Слушаю. А потом расповедываю дяде, когда гость правду говорил, а когда - лукавил. Многое я тогда услышала. Сперва-то по малолетству не больно понимала, а после... лучше б и не понимала... но дядюшка у меня тоже с даром. И знает, как клятву брать, которую не порушишь... молчала. И молчать буду... почти обо всем буду.
Она шла по дороженьке неспешно, будто бы гуляючи.
А я за нею, значится.
Не след в след, но вроде того. Иду и мыслею, что не так все просто... не первую студентку, на которую глаз упал, боярыня деля беседы пригласила. Нет, знает она и про родителей моих. Имя вон тоже сама назвала. И чего еще известно ей?
Царицыной сестре?
- Нет, дядюшка меня не обижал... как срок пришел, отпустил. Мужа вот отыскал... он, пусть и не из первых, да зато силен и меня любит. Ты, когда в чужую память заглянуть желаешь, просто представь себя на месте собеседника, - Красава сама меня за руки взяла. - Вот так. Прикосновение не то, чтобы нужно, но по первости тебе легче будет. И в глаза смотри... хорошо смотри, Зослава. Не подведи.
А я... в глаза глядела.
Отчего не поглядеть, когда сами просют.
Только не выходило, чтобы как в омут... глаза у боярыни круглые. А желтизны в них самая малость - по ободочку. Зато зрачки темные, крупные, что вишня спелая. Ресницы же седы. Диво какое... не видала я такого, чтоб у живого человека ресницы седые были. А тут вона...
Под глазами круги темные, каковые от бессонницы и слабости телесное приключаются.
На лбу - пот бисером мелким.
- Не пытайся силой, - мягок голос боярыни. - Этак только хуже будет. Чужой разум противится проникновению. Нет, надобно легко... скользить по нему, что по льду... просто смотри... просто думай... не о том, что видишь, а о том, что чувствуешь.
Глава 2. Чужие думы
Ее пальцы, холодные, мягкие пахли деревом.
Откудова я знала это?
Знала и все...
...скользить.
...не по льду, но по свежей доске. Идет рубанок, снимает тонюсенькую стружку бурштыновую. И свиваясь, падает она наземь. Пол уже усыпан и густо этою стружкой.
Хороший запах.
Красаве он нравится. А еще ей нравится глядеть, как Вязьма работает. Рубаху скинул, руками тяжкое тело рубанка приобнял будто бы. Наклонился... блестит от поту кожа его, и волосы промокли, они у него светлые, на макушке вовсе добела выгорели. И Вязьма подхватывает волосы тонюсеньким шнурочком.
Красава ему другой свила, из ниток.
И заговорила на здоровье, пусть и здоров Вязьма, как бык, а все одно... работает же ж... много... доски тяжелые тягает, и вовсе на подворье убивается, спешит, будто собственный дом ставит, а не боярскую конюшню.
Он ответственный.
И красивый.
Но в том Красава и себе-то признается не сразу, а уж ему-то вовсе не скажет. Где это видано, чтоб дочь боярская да на холопа заглядывалась? Жаль, уехала Береника, она-то поняла бы, а то и поделиться не с кем. Девки дворовые, в услужение поставленные, сами по Вязьме вздыхают и норовят удрать на задний двор, ищут себе дело там... не в деле дело, но вырядятся, вытащат платья поновей, покраше. Косы хитро зааплетут. Вязьма только посмеивается.
А Красаве обидно.
И от обиды этое она губы кусает. И вздев веночек серебряный, с колокольцами да жемчугами, на задний двор спешит. Курей считать. А что, жена у дядьки слабая, хворая, ей не до хозяйстия, оно - всякому ведомо - пригляда требует неусыпного. Вот Красава и приглядывает. За курами, за гусями, за девками, которые на птичьем дворе крутятся, мало, что сами не квохчут.
И самую малость за Вязьмой.
Отчего б и нет? За него дядька двадцать пять золотых отдал... это много.
- Вот ты где, - дядька появился, когда Красава почти решилась подойти. Нет, не стала бы она шнурок дарить, а просто обронила б под ноги. Глядишь, и понял бы... а нет, то и леший с ним, с непонятливым. - Что делаешь?