Пустой.
- А где...
- Поздно я пришел. Силы уже не те... - дед отвел взгляд. - Мертвого ты родила.
Неправда!
Живое дитя было... это она, Беруся... приехала и забрала... и...
- Где... она?
- Царица-матушка? - дед криво усмехнулся. - Давече отбыть изволила... не пожелала со мной свидеться... спешила очень.
- Это... это она....
Дед вздохнул.
- Всякая волшба цену свою имеет... за одно малым платишь, за другое и цена больше... чтоб жизнь получить, жизнь отдать надобно... вот она к тебе и явилась. Вы все ж родня, как ни крути...
- Жизнь...
- Жизнь за жизнь...
Больше дед ничего не сказал.
Красава сама поняла. Жизнь за жизнь? Жизнь ее ребенка за... то, что зрело в утробе Беруси. Размен? И сама она, проклятая, - правда, Красава сомневалась, что проклятия ее причинят Берусе настоящий вред - убедила себя, что делает сие не для себя, но для всего царства.
Тварь.
Ненависть была глухой.
А сама Красава - слабой. Она не желала возвращаться. Уж лучше сон. Жар. Горела? Так и сгорела бы... вместо дитяти... почему оно? Потому как защитный амулет был у Красавы? А дитя... как же Божиня, которая милостью своей защищает сирых и слабых...
...не сгорела.
...и отойти не позволили.
Муж приходил, разговаривал ласково... утешал... убеждал, что будут и другие дети... только Красава знала - ложь. Не будет. И ему сие ведомо. Кто сказал? Дед? Беруся, когда поняла, что не дано ей обе жизни забрать? Не суть.
Главное, что лишили ее, Красаву, самого желанного...
...и ночами, оставаясь одна - Красава гнала девок прочь, не желая, чтобы видели они слезы ее - она молила Божиню.
О смерти.
Или благословении.
О мести...
И видно, слишком много было этих желаний, потому ни одно не исполнилось. И когда Красава почти уже решилась сама с жизнью расстаться - уж это-то право у нее не заберут - вновь пришел дед.
- Дурное задумала, - сказал он и положил ладонь на голову. - Ты это брось. Коль случилось, то так тому и быть...
- За что? Я ведь... я ей ничего не сделала... никогда... она... сестра... была как сестра... а она...
- Не всякое родство во благо.
- Но как же так... - эта мысль не отпускала Красаву. - За что?
Она расплакалась. Именно теперь, рядом с дедом. И тот, как в детстве, обнял ее крепко.
- Ты... ты ее отпустил...
Она знала и это.
Откуда?
Оттуда же, откуда знала, что родился мальчик, и что жил он, пусть и недолго. И что похож был не на мужа, не на Красаву, но на дядьку.
Рыженький.
С глазами голубыми, ясными...
- Отпустил, - согласился дед.
- Ты мог бы остановить ее...
- Убить. Ты хочешь, чтобы я ее убил?
- Да!
Она выкрикнула и... замолчала. Убить? Берусю... она... она тварь... она не пожалела Красаву, не пожалела и дитя нерожденное... она пришла, чтобы забрать жизнь и не сомневалась, не раскаивалась... и почему Красава должна...
- Нет, - выдохнула она, вытирая слезы. - Нет...
И дед поцеловал ее.
- Спи. Боль пройдет...
Солгал.
Глава 3. Безумие Красавы
Глава 3. Безумие Красавы
Красава прижала палец к губам.
- Молчите... человек, в которого заглядываете, Зослава, будет знать, что вы заглянули, но вот понять доподлинно, что именно вам случилось увидеть, он не сумеет. Пока вы молчите.
Я кивнула.
Молчать.
От как есть, молчать... и молчу... стою, силюся управится с этою чужою памятью. На кой она мне? Мне собственных забот ныне хватает. Вона, бабка капризная, которая рогом уперлася, что не поедет в Барсуки. Мол, здоровье у нее слабое... и Марьяна Ивановна - бабка с нею сдружилася крепко, что мне было не по нраву - кивает.
И вправду слабое.
Не выдюжит дорогу, хоть ты самолучший возок прикупи.
Арей, с которым бы словом перемолвится, а он меня сторонится, глядит искоса. Кирей... и третий мой жених, про которого только и ведаю, что монетка у него имеется заклятая. И этою монеткою он мою жизню давече спас. И как быть?
А тут вот еще она...
Стоит боярыня, любуется цветами... ишь, поднялись крокусы... и красные, и лиловые, и белые, в глазах прям рябит. Вот в наших лесах сперва-то подснежники вылазят, а следом - ветреница, и леса тогда белым убираются, будто бы снегом теплым.
Там уж следом яблони зацветают, вишни и сливы... груши старостины, которые не белым - ружовым цветут, и так хорошо, что днями бы под ними сидел и любовался.
А она мне тут памятью поделилася.
Про заговоры.
Про царицу-матушку, которая...
Сглотнула я и отвернулась. Не хочу думать. Не бывает такого, чтоб одна баба у другой дите отняла, и с холодным сердцем, со спокойствием совершила сие... волшба темная... чего ради?
Нет, мне расповедывали и про азар, и про царствие.
И про то, как важно, чтоб наследник за царем на престол воступил, взял в руки, что венец драгоценный царский, что скипетру, что иные власти символы. И чтоб бояр приструнил, хватит им промеж собой лаяться. Чтоб людям дал воли чутка... чтоб...
...и потекут тогда по царствию Росскому молочные реки да с кесельными берегами. А в кажном дворе пряничное дерево вырастет.
Вздохнула я.
Не на себя ведь злюся, и не на боярыню, которая мне рассказала - как сумела, так и рассказала - а на тое, что не ведаю, чего с этим рассказом делать.
Царевичам расповедать?
Так они матушку свою паче родной любят. Поверят ли? Я б, скажи мне давече, что бабка моя мертвым духом одержимая, в жизнь не поверила б. И рассказчику оному в ясные оченьки плюнула б, а то б и по лбу дала, для вразумления.
И они чем лучше?
Кирей?
Нет, он тоже царицу чтит.
Ильюшка? Лойко? Этим двоим любить матушку нашую не за что...
- Не знаешь, что тебе делать? - боярыня на небо поглядела. - Ясное какое... тем летом нас с мужем во дворец призвали... принимала нас сестрица ласково, позволила на царевича взглянуть. И потребовала клятву принести кровную, что молчать стану. А нет, так и... казнить нас, конечно, не за что. Но дороги нынче не спокойны, а ну как поедем домой и беда случится? Лихих людей в царстве развелось - тьма тьмущая...
Уж не тех ли лихих, которые наставницу Люцианы Береславовны в ирий до срока спровадили?
- И я клятву дала. Ее и не нарушила, - она улыбнулась мягко, счастлив. А мне подурнело прям. Выходит, клятва клятвою, а любую обойти можно. - Вернулись мы с мужем в земли родовые его... жили... как жилось, так и жили... тихо... он школу построил для деток простого звания... мальчиков грамоте учат. Слову Божинину. И еще, если случается, что дите с даром, то сюда... магика вот, царицей даденого, к делу приставил... Варей уж в годах, а с детьми возиться полюбил... учит, как умеет... да...
На раскрытую ладонь боярыни села бабочка.
Крылышки атласные.
Золотом шитые.
Велика.
Красива. И боярыня замерла, глядя на чудо этакое.
- И забыли бы обо всем... насколько получилось забыть...
Ох, мнится мне, что дурно получилось. Иная память - та еще мука.
- ...а годков этак десять тому дед явился... пришел тайными тропами. Смурной. Худой. Слег в горячке. Я уж думала, он и вовсе отойдет... сидела подле постели. Пусть и дурной у него норов, а все родич... последний...
- Что?
- Я не сказала? - боярыня пальчиком тронуло хрупкое крыльце бабочки. И та дернулася, но не слетела с ладони. - Запамятовала, должно быть... сгинул наш поселок...
- Как?
- Умерли все... от неведомой болезни...
Расповедывала нам Марьяна Ивановна про иные болезни, от которых в поселениях ни малых, ни старых не остается, что идут да люд честной косой выкашивают.
- В один день... в один час... дед тогда у озера был... если долго смотреть в Мертвую воду, то можно увидеть душу...
- Чью?
- А чью покажет... не знаю, кого он искал. Знать, надо было, если сидел. А вернулся - в поселении все мертвые, что люди, что зверье... сказал, ни кошки, ни куры не осталося... и волшбою мертвою тянет. Он думает, что это Беруся вернулась... но зачем ей?
От чего не ведаю, того не ведаю.