И посторонился.
Кирей заерзал, верно, почуял неладное, но все ж решил помирать дальше. Глазыньки смежил, рученьки на груди сцепил. И дышит через раз. Глянешь на такого, - хоть бери, обмывай да в гроб укладывай.
- В-воды...
Я и дала.
Цельный ковшик.
На голову. А после и ковшиком помеж рог приложила, спросивши ласково:
- Что ты творишь, интриган несчастный?
Интриганом его еще когда Еська обозвал. А я заомнила. Хорошее слово. Верное.
Кирей-то от воды разом ожил - не зря бабка говаривала, будто бы водица студеная супротив многих хворей помогчи способна. А уж ковшик осиновый и вовсе против дури - средство верное. Била-то я ласково, почитай, в четверть силы, хоть и крепкая у женишка моего голова, а все ему пригодится.
Авось, когда и думать научится.
- З-зослава! - Кирей сел на кровати, руки ко лбу прижал. - Синяк же будет! Что я...
- Скажешь, что это не синяк, а след от смертельной раны, полученной тобою в бою за семейное благополучие, - отозвался Еська и на всяк случай шажочек к двери сделал. Уж больно гневно блеснули Киреевы черные очи.
- Будет, - подтвердила я, глядя, как пухнет помеж рогов шишка. Когда б я к ея появлению самолично рученьку не приложила б, то решила б, что третий рог пролупляется. А что, мало ли... Кирей-то не из простых азар, может, у них и положено, чем рогов больше, тем знатней. - Еще как будет, если ты мне кой-чего не объяснишь.
И ковшиком по ладони пляснула.
Для вразумления.
Кирей на ковшик покосился. На меня глянул. На царевичей. Вздохнул и шишку потер:
- Могла бы просто спросить...
- Я спрашивала.
Еще когда спрашивала, только он начал языком кружево вязать, словесей много наплел, да ни одного правдивого.
- И спрашиваю. Чего ты с Ареем сделал?
- Это не я с ним, - Кирей встал и отряхнулся, видать, совсем его водица излечила. Вона, стекает по космах, по лицу, по плечах. - Это он со мною! А ты еще и пожалеть не хочешь.
И руку, полосою ожога перечеркнутую, под нос сунул.
- Не дури, - говорю, от руки взгляд отведши, - а то ж хуже будет...
Болит, небось.
Взаправду болит. Вона какой пузырь вздулся. Такой бы проколоть, а после повязку наложить с мазью, на соке чистотела сделанной. Пекучая. Зато чистит так, что ни одна зараза не возьмется. Хотя, мыслится, азарин сам такая зараза, что любая иная ему не страшна.
- Эх, Зослава, Зослава... нет в тебе жалости, нет понимания, - он рученьку рученькой обхватил, качает. Глазки потуплены. Вид разнесчастный.
- Нет, - отвечаю. - Ни капельки. Зато есть...
И ковшик показала.
Сзади ктой-то заржал в голос, заливисто, куда там жеребцу.
- Да, Кирейка, выбрал ты себе невесту...
Это уже Егор.
Иль Евстигней? Не стану оборачиваться, и думать не буду про тое, что ни одна нормальная девка не стала б себя вести, как я ныне. Стыд да позор!
И бабка б, доведайся, мигом бы за хворостину взялася.
Не лезь, Зослава, в мужские дела!
А я и не лезу... разве что краешком самым. Мне бы понять, что происходит. Ведь не примерещился же ж Арей, и огонь, и прочее. И если пришел, то, стало быть, не все ему равно, чего со мною творится? А коль не все равно, то...
- Говори, - и для пущей убедительности образу, я брови насупила и губу нижнюю выпятила, как то бабка робит, когда с дворнею разговоры говорит. Еще бы ноженькою топнуть, но, чуется, перебор будет.
- Говори уже, - поддержал меня Егор, и Кирею тряпку бросил. - А то развел тайны на пустом месте. Будто иных проблем нет...
Еська кивнул и монетку выронил. Зазвенела та, полетела по полу, покатилась чеканным солнцем под самые мои ноженьки.
Кирей же тряпкою лицо отер, фыркнул, отряхнулся... и на руку подул. Я только глазищами хлопнула: был ожог и нет ожога. Опал пузырь, расправилась кожа, разве что красною осталась...
- Мне сложно огнем навредить, - он усмехнулся и подмигнул, чем вызвал почти неодолимое желание еще разочек ковшиком приложить. Для вразумления. И симметрии. Симметрия, как учила нас Люциана Береславовна, в магических науках важна весьма. - Но у него почти получилось. Видишь ли, Зослава, я обещал вернуть ему огонь. И вернул. Но справится с ним он должен сам. И честно говоря, хреновато у него пока выходит...
Руку он о рубаху потер.
И продолжил:
- Пока не справится, нельзя ему к людям. Сегодня вон лабораторию спалил... и это еще Люциана не знает, что своих игрушек лишилась.
И глазами на ковшик указал. А мне вспомнилося, что в лаборатории той одних черпаков с дюжины две было, из березы и дуба, из осины и клена, из редкого красного дерева, которое с той стороны моря везут. Медные, серебряные и даже из кости индрик-зверя.
Большие, как поднять обеими руками, и вовсе крохотные.
А еще котлы всяко-разные. Щипцы и щипчики. Весы найточнейшие. Гири свинцовые, литые на особую манеру. Шкафы со шкляною посудой. С фарфором...