Я пожала плечами.
Не след с тварюкой говорить, но… время. Кто-нибудь да придет… кто-нибудь да отзовется… кто-нибудь заметит неладное… и значит, кажное мгновеньице дорого. Так что пущай себе брешет.
Я послухаю.
Чай, уши не отвалятся.
— Кто она? Никто… холопка, которой царских милостей перепало. И вышло, что ни нашим, ни вашим. Не приняли ее боярыни. В гости не зовут, смеются… она ж не глупая у тебя, понимала, что никогда-то средь бояр своей не станет. А хотелось… если б ты знала, Зославушка, чего и как ей хотелось.
Он причмокнул губами.
— Сладкая… давно уж такого не пробовал… ах, хороша… бедность люди переносят лучше, чем богатство. Особенно внезапное… глянь на этих вот… — он махнул рукой на девок, которые выли, но тихо, неуверенно. И держалися двери. — Холопки. О воле мечтали. И в ее возможностях было им волю дать. Отпустить… и что?
Я молчала.
Чего ответить? Что не всякая воля до времени? Да и… мало я в таких делах разумею, знаю, что не стала б бабка им обиды чинить.
Прежде не стала б.
— Поначалу-то была добра, но этой доброты хватило ненадолго, — тварюка показала мне плеточку кожаную, махонькую, узорчатого плетения. Аккурат для женское руки сделанную. — Не я ее поднял, она сама, осерчавши за порченное платье… и да, та девка виновата была… и твоей бабке поначалу совестно сделалось… но совесть — это ненадолго. К власти быстро привыкаешь. И мало ее становится. Очень мало… думаешь, легко было б ее заморочить, когда б она власти не желала?
Почему никто не идет?
— И чем больше власти, тем лучше… только кто ж ей дал бы? Ей — нет, а вот тебе… стала бы невестою царевича, после и женой… и бабка при тебе. Тебя-то она глуповатою считает. Тетехой, не способною своего счастия увидеть, даже когда оно на голову свалится… главное, чтоб человек был хороший, — передразнила тварь бабку. — Когда-то она так думала, но давно… очень давно… а ныне-то все переменилось… ей в боярские ряды охота попасть было, и не просто равною стать, но чтоб спины перед ней гнули, шапки ломали… бояре перед холопкою. Такая вот сладкая мечта.
А если… если никто не придет? Нет, не стоит думать о таком. Буду держать щит, раз уж судьба моя такая, да с тварью беседовать, насколько хватит.
— Я не боюсь твоих магиков, Зослава, — она облизнулась. — Что они мне сделают?
— Изгонят.
— Ты и вправду в это веришь? — она оказалась близко, и пахнуло на меня смрадом могильным. — Веришь… Клуша… другой бы уже давно огневиком кинул. Или и этого заклятия не осилила?
Осилила.
И кинуть могу. Но не в бабку ж! Тварюка, конечно, многое тут наговорила, да только Ефросинья Аникеевна — моя бабка. Родная. По крови. По жизни. По духу.
Родней некуда.
И коль с нею несчастие приключилося, то есть тут и моя вина… обиделася я, видишь ли. Отвернулася. От и не увидела, как из бабки нелюдь полезла.
Ничего.
Прогонют.
И бабку мне возвернут.
— Ничего они мне не сделают, — сказала тварюка, в щит мой пальчиком ткнувши. — Прогонят? Уйду… быть может… только, Зославушка, подумай. Я и так уйти могу. Договоримся с тобой… обещание дашь, и я мигом…
— Нет.
От нечего нечисти обещания раздавать.
— Зря упрямишься, Зославушка, — она водила мизинчиком по щиту, на прочность пробуя. И тот стоял, слава Божине… моею силой ли, молитвой.
Благостью вышней.
Но стоял.
— Видишь ли, изгнать меня можно, но сделать так, чтобы я при том не навредил сосуду… посмотри на них, — она повернулась к девкам, что застыли, будто и неживые. — Ты. Пшел.
И рученькою взмахнул.
Крайняя девка дернулася, крутанулася и упала мехом. Две другие захихикали премерзенько. А я… чтоб не закричать, рукою рот зажала. Лежит девка.
Рот раззявлен, глаза пустые, стеклянные… но дышит, я вижу… а из уха кровянка сочится.
— Скоро отойдет… мозг ей повредил. Целители не помогут. Ты тоже уходи… — тварь ткнула пальцем в среднюю, и та заверещала дико, тонко. От этого звука Люциана Береславовна дернулася и глаза открыла.
Девка ж каталась по полу, впившися пальцами в лицо.
А как замерла…
— Сердце не выдержало, — произнесла тварюка.
— Хватит!
— Почему ж? Все равно изгонять станут. Будем считать, я облегчил им работу. Уходи…
Я боялась, что третья девка тоже кричать станет, но она на стеночку оперлася и по стеночке той сползла.
— Позвоночник… эта еще поживет, если целителей кликнуть, но ходить сама не сможет. Уж извини, духи не любят, когда их изгоняют.