Тот ли почерк?
Тот.
Аккуратный. Крупный. И все ж таки буквы по строке мельчают, вверх идут… у «а» хвост загибается, а «у» скособоченною слегка выходит.
И значит, он и вправду собирался он…
…вольную…
…ему.
…матушке… и не только вольную. Имя… наследство… в равных долях… ему и Игнату… в равных.
— Потому, чтобы воспользоваться печатью тебе… и, скажем, брату твоему, если бы вдруг пришла ему в голову подобная блажь, надобно было бы обратиться к жрецам. Подать челобитную, чтобы царь дозволение дал…
…и выходит, он, Арей, не просто сам по себе, но…
— Так что, боярин, поздравляю… — гость поклонился, и в том поклоне увиделась издевка.
— Забери, — Арей протянул грамоту.
— Отказываешься?
Арей пожал плечами.
Завещание? Воля последняя? И где она была, когда отца схоронили? Попадись в в руки Ксении Микитичны, и отправилась бы в камин. Уж та-то не стала бы рисковать, хранить грамоту столь опасную. А значит, врет гость незваный.
Не у него ли хранилась бумага?
Для чего?
А хоть бы затем, что с грамотой этой и боярыня ласковою станет, прислушаетя к совету друга, который и не друг вовсе.
— Чужого мне не надобно, — сказал Арей и грамоте позволил на траву упасть.
…а не стало мачехи, бумаге новое применение нашлось. Что она? Сама по себе — ничто. Пусть и настоящая печать, пусть магики царевы сие подтвердят, да только… неужто хватит этого, чтоб Арею и вправду отцовы земли отдали?
Бояре вой поднимут.
Где это видано, чтоб раб беглый… ладно, бывший раб беглый да ровным вдруг стал?
— А разве ж чужое? — гость не спешил грамоту поднимать. — Твое. По крови. По правде. По закону. Скажи, неужто никогда не думал, что так оно было бы справедливо? Что из вас двоих ты старше… ты сильней. Умней. Достойней?
Думал.
Было дело.
Особенно, когда Игната впервые увидел. Стоит боярский сын. Кафтан алый, теплый. А поверх — шуба. Шапка высокая. Щеки розовые, пухлые. За теми щеками глаз не видать. Губы блестят, что маслом мазаные. Трясутся, будто вот-вот расплачется…
Вокруг няньки квохчут.
Мамки, кто с пряником, кто с леденцом на палочке, кто с колбаскою… Игнат в шубе преет, скулит, а мамки спешат утешить.
Кисельки свои суют.
Компоты.
Отец, это увидевши, только крякнул:
— Дай бабе волю, — буркнул. И пот со лба отерши — день-то летним был, жарким, добавил. — Ничего, скоро прекращу. А то совсем мальца умучают… тоже мне… болезным уродился… когда то было? Постой тут.
И ушел.
Арей же, глядя на брата, который… нехорош был. И вправду бледный, а по лицу — пятна красные… думал, что неправильно это.
Нечестно!
Слабый он. А разве может слабый наследовать? Разве… нет, это Арей должен боярскую шубу носить. И не кутаться в меха жарою, а так, как отец носит, едва на плечи накинув. Чтоб все видели: от боярин идет и…
— …твое наследство, — говорил человек с усмешкою. — Только твое…всего-то надо — челобитную подать…
— А смысл?
Примут.
И может, чтоб вовсе закон не попирать, дадут чего, кусок малый, огрызок… да только огрызков ему не надобно.
И наследства этого, запоздалого.
Имя?
У него свое будет. Такое, которое сам выберет волею Божини, и уж это имя он своим детям передаст.
— Найдутся люди, которые помогут.
— И что они за помощь попросят? Нет уж, — Арей покачал головой. — Хотели бы помочь, помогли бы раньше. А теперь… я сам по себе.
— Гордый. И глупый…
Человек отступил.
— А ты подумал, гордый и глупый, что тебя ждет? Или невесту твою. Что ты ей дашь? Слово свое? Надежду, что когда-нибудь заживете по-человечески? Если получится…
— Отчего ж не получится?
Смешно стало.
А ведь прежде, до подвала еще, он бы все это иначе воспринял.
— Ты не просто магик, а боевой… — гость так ничего и не понял. — От отправят тебя завтра на границу, и что тогда?
— Поеду.
— А если убьют?
Арей пожал плечами:
— Значит, судьба такая…
— Что жене оставишь? Детям…
Жук, расправив тончайшие крылья, тяжело поднялся в воздух.
— Иди… добрый человек. Спасибо тебе за заботу, но… иди… и пусть дорога твоя будет гладкой… — Арей лег на землю. Небо больше не пугало.
Синее.
Высокое.
Бездонное. И солнце в нем сырной головкой. Ветерок холодный черемухою пахнет. И этот аромат голову кружит, куда там вину хмельному. Да и… просто хорошо.
Скворцы вот прилетели.
Ковыряются в траве… благодать…
Что еще для счастья надо?