"Вот беда, беда... Скоро старые дедушкины часы пробьют половина пятого утра, а Игоря всё нет дома. А обещал, что вернётся не позже часа ночи. Да где ж его до сих пор носит? Не случилось бы чего..." Скрипели половицы под тяжёлыми шагами грузной старухи, неспокойно было у неё на сердце. Уж раз пять бабушка Агафья пила сердечные капли, а толку ― никакого, на душе по-прежнему тяжело. Страх за внука не давал ей спать, да и какой сон в её-то возрасте ― так, одно название.
Она снова покосилась на икону в углу и, не выдержав, опустилась на колени, склонив голову, быстро прочитала молитву, прося заступничества у богоматери, а потом с кряхтением с третьего раза, охая и держась за стул, поднялась на ноги. Проклятые колени не желали сгибаться, скрипели не хуже несмазанных петель на створках окна.
Агафья пошаркала немного по комнате и снова вернулась к окну. Книжка, которую она пыталась читать, упала на пол, а поднять её не было сил. Да и очки куда-то делись, наверное, забыла их на кухне. Непогода за окном и не думала останавливаться: сильный дождь как начался после обеда, так и лил нескончаемым потоком, а теперь ещё и ветер усилился.
"А Игорь-то на машине уехал. Вдруг застрял в нашей грязи и мучается где-то на дороге. Хоть бы позвонил старой бабушке, слово ведь давал".
Она тяжело вздохнула и посмотрела на новенький мобильный, подаренный внуком месяц назад. Ей было стыдно признаться любимому Игорьку, что эта "наука" давалась старушке с трудом, хотя как отвечать на звонки Агафья знала и потому надеялась, что он вспомнит о бабушке.
"Может, Игорёк решил у друга заночевать? Да лучше бы так, чем в такую непогоду тащиться в нашу глухомань. И чего это он вдруг из города ко мне перебрался, неужели вляпался во что, или с работы погнали? Сколько раз я уже до него допытывалась ― молчит окаянный и только хмурится, аж страшно смотреть. До чего недобрый у внучка становится взгляд ― точь-в-точь как у его ненормального папаши. Хоть и нехорошо так говорить о единственном, тем более покойном сыне..."
От таких мыслей у бабушки заныло сердце, и она потянулась за валокордином, стоящим на подоконнике вместе с чашкой воды. Но раздавшийся громкий стук в дверь заставил задрожать её руку, опрокинув пузырёк на пол, а вслед за ним и расписной бокал. Он упал с глухим звуком и покатилась по стареньким полосатым половикам, заливая их водой.
Агафья встала, чуть живая от страха, и прокричала, во всяком случае, ей так показалось, хотя, на самом, деле еле слышно прохрипела:
"Игорёк, ты что ли вернулся? А что так поздно-то?"
Вместо ответа в дверь снова постучали, настойчиво и громко, и сердце одинокой женщины заныло в нехорошем предчувствии. Но она взяла себя в руки и снова спросила, хотя теперь в её голосе почти не было надежды:
"Игорь, скажи, ты это, или кто чужой пожаловал?" Ответа снова не последовало, вместо него в дверь забарабанили с такой силой, что хлипкая деревяшка прогнулась, норовя треснуть под напором нечеловеческой силы.
Агафья перекрестилась и забормотала молитву, с надеждой посмотрев на толстый засов: "Не подведи, милый!" И он, словно услышав её просьбу, стойко держал оборону.
Незнакомец постучал ещё недолго и затих, дав время старушке "принять меры": сначала она добралась до телефона, но набирать номер полиции не стала, подумав о "верном средстве" ― на полке в буфете стояла хранимая пуще глаза бутылка со святой водой, набранной ещё на прошлое Крещение.
Прижимая к себе заветную пластиковую бутыль, Агафья подошла к окну и сделала это вовремя. Сверкнула молния, осветив за стеклом лохматую медвежью образину с горящими жёлтыми глазами и оскаленной пастью. От её вида хотелось немедленно, как в детстве, забиться под кровать, стуча зубами от страха.
Она вдруг усмехнулась: "Не полезу я туда, и не надейся. Годы уж не те, чтобы по полу лазить. Тут тебя подожду". На удивление, сердце успокоилось и билось ровно, как в молодости.