Вдруг откуда-то с воды раздался глухой хриплый голос:
— С чистым ли сердцем явился в божье место, княжич?
И словно сердито зашумели листья на дубах. На Ярослава повеяло жутью, но он спокойно ответил:
— На чистое сердце и мое чисто. — Громко прозвучал молодой голос, эхо зашепталось над озером, унеслось вдаль, замирая.
— Пошто пришел со стражем? Или боишься старого слугу Стрибога?
— Это мой друг и собрат. От него у меня тайн нет. — Ярослав сказал нетерпеливым княжеским тоном, так что не возразишь.
— Друг хорош в бою да на пиру. Отпусти его. Слуге не пристало слушать то, о чем будут говорить князь с великим богом. Останься один и смиренно подойди к священной воде — тропе Стрибога.
Яришка и Юрко по знаку Ярослава отошли за деревья. Юрко, так и не сняв руки с рукоятки, меча, внимательно следил, что будет дальше. Он не доверял жрецу: все они враги князей! Да и неспроста этот волхв призвал кНязя на беседу с богами, непременно будет клонить к своей выгоде.
Ярослав приблизился к самому озеру. В черной бездонной глубине горели звезды, мигали, будто посмеиваясь над ним, князем, опустившимся до мирной встречи с волхвом... Кто же он, зовущий на доброе слово?
— Кто ты? По какому праву вещаешь невежество?
— Я вещун великого Стрибога, его кудесник. Мне ведома и подвластна вся жизнь. Захочу — напою землю Перуновой влагой, пригоню тучи, а не захочу — сгинут нивы под калеными крылами Стрибожьих внуков. И твое дыхание у меня схоронено. Вещий Стрибог уже подарил через меня твою жизнь тебе...
Юрко покачал головой, усмехаясь: уж очень нехитро этот старый волхв расхваливает себя и своих богов. Пытается подавить волю князя. А сам-то ничего необычного не может сделать, разве только выкинет какую-нибудь мороку жреческую, чтобы поразить думы.
Ярослав тоже начал разгадывать желание волхва.
— Говори, зачем звал? — остановил он строго, взмахивая рукой. Этот старик слишком много брал на себя, можно бы его и оборвать, но надо быть мудрее любого старца, князю не положено терять разум.
— Пошто звал? переспросил жрец. — По доброте твоей. Ты стоишь один у воды — ложа Стрибога, спасшего тебя для великих деяний. Он открыл мне твою тайну: ты, подобно богам, задумал могучее дело — сбирать Русь. Людей удоволить.
—Да! Горе ходит по русским сердцам. Вот мы и созовем самых сильных и храбрых людей.
— Для славы твоих новых богов? — гневно пронесся от воды крепнущий голос жреца.
— Для славы христовой церкви.
— Чужой, незнаемой веры? Привезенной в кошеле, в письменах из заморских стран? Или не стало у русских князей своих дум? Или забыли, что чужого народ душой не примет. Кто отдаст жизнь за твою новую веру?
— Те, кто хотят счастья своему роду, своим детям.
— Но этого все хотят!
— Вот все и пойдут! Пойдешь и ты. И ты поведешь весь люд лесной, обманутый кумирами.
—Смело говоришь, князь. Боги не обидели тебя и разумностью для своей нужды. Чувствую: ты уже видишь мои думы. За этим и звал тебя: я приведу к тебе весь народ окраинный. Кинем клич собратьям-волхвам по реке Дону, Вороне, Воронежу, Сосне...— Голос старого жреца звучал торжественно, в нем будто нарастала большая уверенность в своих силах и правоте. — Ради общего согласия народного ты должен принять наши условия.
— Говори, я слушаю.
— Слушай да не противься сердцем. Мудро обдумай мои слова — они идут от самого великого Перуна. Он объявляет тебя своим сыном, вся его мощь будет твоей мощью. Но пусть восторжествует в твоем новом княжестве наша, издревле истинная вера, светлые капища Перуна.
— Говори! Говори все! — нетерпеливо подгонял Ярослав. Он уже понял, что этот жрец — большой самохвал, но ему хотелось скорее узнать все его требования.
— Издревле известно: князь всесилен через волхва! Вот ты и верни народу старые порядки, старую веру. Ты — мудр, ты и добр, подумай! Не пожалеешь!
— Все сказал? — глухо спросил Ярослав.
— Все! И пусть великие боги низведут на тебя свои милости. С помощью великого Перуна ты наполнишься неслыханным мужеством и затмишь прославленных полководцев. Все князья самых далеких земель придут к тебе с поклоном. Все враги падут перед тобой ниц. Ибо наш народ любезен богу войны...
Ярослав уже не задумывался над словами жреца и откликнулся с озорной удалью:
— Пусть твои боги служат собратству и защите Руси, пусть наставят всех князей Руси открыть свои сердца на доброе содружество, пусть очистят их от зависти и бахвальства.
— Но ты и сам таков! Разве тебя только страдания народа ведут на великое? Ты жаждешь бессмертной славы! А в этом наши древние боги не помогают.
— Твои боги не могут этого сделать? — будто удивленно переспросил Ярослав.—Не могут? Значит, вера твоя народу нашему без пользы. От твоей веры только вред и раздор в народе. А нам нужна такая вера, чтобы собрала всех под единую думу... Нет, волхв, нам не по пути с тобой и твоими богами! Вы прячете их в глухих лесах, вы боитесь их бессилия!..
Сильный голос князя прозвенел над озером, как набат, в нем почувствовался прилив ярости: никогда его стремления с язычеством не сомкнутся!.. Эхо откликнулось вдали. И вдруг все стихло, только чуть слышно за озером зашумели вершины деревьев: полуночный ветер бежал над лесом. Он будто спешил — шуршал и шумел все ближе, ближе, вот уже и над самой водой зашелестели листья дубов.
— Падите ниц! — с жутким завыванием выкрикнул жрец. — Сам всесильный Стрибог шествует навстречу! Падите ниц! Падите, верующие и неверующие! Падите!
Ветерок легким вихрем пробежал по воде, зарябилась черная озерная гладь, звезды заметались, замелькали, будто раскаляясь, и ныряли далеко вглубь, как золотые головастые рыбешки.
— Всемогущий Стрибог пал на священное ложе! — снова загремел и завыл голос жреца. — Братья и сестры истинной веры, воздадим радостное моление!
Тихо, но торжественно пронеслись последние слова, и тотчас за озером, как серые тени, поднялись люди, и, как из земли, раздались буйные выкрики и нестройное пение. Выделялся крик главного жреца Маркуна.
— Ты, всеславный Стрибог, наш отец, отец бурь и ветров, слышишь ли нас? Слышишь ли меня, твоего слугу, о повелитель?
Вдруг все стихло, только листья еще перешептывались, будто отвечая волхву. Потом зашелестели сильней и вместе с нарастающим шумом внезапно с вершины сорвался низкий, утробный, гулкий, как страшный стон, выкрик:
— С-с-слыш-ш-ш-шу!
Шел он сверху, словно от конца озера, несся над деревьями, и было в нем столько таинственного, непохожего на человеческий голос, что у Ярослава пробежали мурашки по спине.
За озером стройнее запели славу Стрибогу, будто знали и давно готовились к этой торжественной встрече с богом и к такому светлому песнопению.
А густой голос жреца снова перекрыл все звуки ночи:
— Слышал ли ты, славный Стрибог, что требовал от тебя князь?
— С-с-лыш-ш-шал!
— Сотворишь ли так, отец мой, как приказывал князь? — еще настойчивее прогремел голос жреца. — Сотворишь, великий боже?
И все явно услышали низкий утробный ответ, несущийся сверху:
— Человек — слуга мой, а не господин.
— Смилуйся, всеславный боже! Помоги великой княжьей думе о согласии Руси! Это я к тебе взываю, твой слуга, о повелитель!
А утробный голос гудел свое:
— Князю приказывай! Повелевай князьями, и благо будет народам, и да сгинет вражье насилие, и да воцарится истинная вера, исстари завещанная богами на веки вечные.
И опять мертвящая тишина. За озером зашевелились неслышно во тьме сероватые тени, будто вырастая из земли. Кто-то словно не выдержал, тяжко вздохнул. И тогда властный голос жреца прогрохотал:
— Великий бог не принимает желаний князя-вероотступника. Пусть сперва докажет свою приязнь древней истинной вере похвальными деяниями и служением богам истинным... Или пусть умрет в бесчестье, сгинет в неведении, или примет великую славу... Огнем да очистится! Великий Перун, ниспошли пламя твое!
Тотчас вспыхнул огонь, будто ни с чего. Мгновенно запылал костер, с треском взлетели густые искры. Из черноты выступили огненные идолы, и вода на озере словно налилась пламенем. Перед костром стоял Маркун в длинной до пят серой рубахе и, вскинув руки к небу, тихо молился. В наступившей могильной тишине вдруг надсадно прохохотал филин...