Собирайтесь-ка все на бранный пир,
Как на бранный пир во честном бою,
Во честном бою с лютым ворогом!
Он пел так в половецкой кибитке и словно видел сквозь мрак ночи, как на его зов отовсюду идут русские люди, полные решимости победить. И князья дают друг другу руки, как братья. Было бы так!..
Под горой завыла собака. Сторожевой войн, что сидел у кибитки Юрко, очнулся от дремоты и выругался. Вечером он выпил много кумыса, теперь хмель проходил, голова была тяжелая — опохмелиться бы. Его окликнул страж ханского трапезного шатра:
— Иди к нам, у нас еще остался бурдюк кумыса.
— Это ты, Ченгреп? спросил воин и зашагал на голос во тьму.
Юрко услышал его удаляющиеся шаги и задремал.
Но вдруг на него пахнула прохладная струя ветра, он очнулся. Зашелестел и откинулся полог, мелькнуло звездное небо. Две тени скользнули в палатку.
Юрко нащупал кинжал, тихо привстал... Совсем рядом послышалось чье-то дыхание. Кто ждет его смерти?
— Не спит, вяжи его! — послышался быстрый шепот. Тут же почувствовал на спине колючий волосяной аркан. Наотмашь ударил кинжалом. Раздался сдавленный стон. Кто-то крепко схватил его за руку. Волосяной аркан оплел грудь.
— Вяжи скорее! — хрипел незнакомый голос. — Силы оставляют меня. Я вижу смерть!
И в ту же минуту Юрко ощутил, что его правая рука освободилась от тисков, аркан ослабел...
Возле него никого не было. На миг в темноте снова мелькнуло звездное небо, и в просвете откинувшегося полога Юрко увидел, как черная тень* несла из кибитки тяжелую ношу...
Едва на заре шаманы стали выкрикивать о встрече солнца, у княжеских юрт раздался вой. Половцы выскакивали из кибиток, прислушивались и спрашивали друг друга:
— Кто отправился в вечный поход?
— Турог Смертоносный, храбрый из храбрых батур! — откликнулись соседи. А потом воины шли по извилистым тропинкам на крик.
Над юртой Турога развевался черный знак смерти. Через два года знак снимут и все запируют, а жены выйдут замуж: в это время Турог в царстве Кама уже будет обласкан девами... Пока же отовсюду подходили батуры и усаживались кругом на кошмах. Лица их были торжественны и суровы. Они собирались проводить лучшего батура в дальний поход к берегам кумысного озера, к стадам бога Кама, а им нет числа! Там — свое солнце, своя луна, своя степь. Там красивейшие девы будут варить для него самое жирное мясо, подносить хмельную брагу. Голова его станет вечно веселой...
Никто не спрашивал, как погиб Турог: такие храбрецы не могут умереть не со славою! Асап встал у юрты, торжественный и важный и громко выкрикивал:
— Слушайте, батуры! Брат мой в погоне за руситами съел холодный ветер* (*Съел холодный ветер — простудился) и в него вошла счастливая смерть. Она коснулась его дыхания, и звезда его жизни скатилась с неба перед зарей.
Батуры вскидывали руки и дружно кричали:
— Хвала смерти! Она приведет Турога Смертоносного в светлые степи старшего бога Кама! Пусть храбрый батур встанет в его ватагу рядом с прославленными предками!
Беглюку чуть свет доложили о смерти Турога. Верные слуги по следам крови узнали, кто принес гибель храброму смертоносцу.
Сначала хана охватил гнев: как посмел русич убить его лучшего батура? Он готов был предать его мучительной смерти, но скоро раздумал. В последнее время у молодых батуров на лицах прячется лисья улыбка, они больше льстят, чем говорят прав ду. А льстивый батур — самый коварный. Взглянешь — и он прячет глаза, как нашкодившая трусливая собака. Вот и Сатлар как-то говорил, что в князе Асапе течет неверная кровь, кровь шакала... И слуги доносят, как он среди знатных батуров ведет тайные речи, пока еще неясные.
И Беглюк решил выждать: не погиб ли Турог от верной руки, не одумался ли этот русич?
Со всех сторон на шум сходились шаманы. Они были увешаны пестрыми звериными шкурками. Лица расписаны красной глиной и копотью. Глаза — в красных веках. Некоторые несли барабаны, кто шел с бубнами, кто с трубой. Все они прославляли удалые воинские походы Турога, его силу и храбрость: не зря его избрал бог Кам — такого молодого смертоносца!
Только женщины не смели приближаться к избраннику смерти: их заменят любимые девы бога Кама в его светлых степях. Выли в стороне, выглядывая из-за кибиток. А по всему становищу на разные голоса подвывали собаки.
Батуры вошли в юрту, чтобы снарядить покойника для дальнего похода. Они выбрали новый теплый халат, расшитый на груди серебряными пластинками. Потом надели на умершего кольчугу, застегнули наплечники, опоясали его широким ремнем, усыпанным позолоченными бляхами. Не забыли привесить к ремню круглый походный кошель, где хранился нож, оселок для оттачивания стрел, кремешки, огниво и трут. На ноги надели высокие замшевые поножи со множеством пуговиц.
Когда покойник был убран, его вынесли из юрты, усадили в седло. Два батура поддерживали его. Асап принес саблю Турога, его лук и колчан, отделанный резными костяными накладками, и все приторочил к седлу. К плечу мертвеца он прицепил легкий походный щит из буйволиной кожи и орешника.
Торжественное шествие двигалось по становищу. Со всех сторон от кибиток выбегали люди: встреча с покойником сулила большое счастье.
Солнце начало пригревать, когда похоронное шествие спустилось в низину и двинулось в степь. В согретом струящемся воздухе на сырту колыхались очертания курганов. На одном из них стоял черный истукан. И казалось, что в переливах горячего воздуха он кривлялся и подскакивал в дикой пляске, обрадованный новым покойником, как худой и длинный шаман.
Впереди ехал верхом юноша, только что посвященный в воины, со знаменем княжеского рода, к которому принадлежал Ту- рог, и выкрикивал родовой клич, как перед боем. Ветер развевал лиловое полотнище с вышитым зеленым буйволом. На вершине древка грозно торчали буйволиные рога. Следом за юношей, между двух всадников, шагал конь с мертвецом в седле.
Распевая песни и дергаясь, приплясывали шаманы: путь батура Турога должен быть веселым. Время от времени они выскакивали вперед, били в барабаны и, беснуясь, выкрикивали заклинания против злых духов.
Позади мертвого всадника ехал Асап, хмурый и злой: из-за толстого заморского купчишки случилась беда, ничего назад он не получит! За Асапом двигалась ватага всадников. Они шли в строевом порядке в знак того, что готовы следовать за избранником смерти в его вечном походе. А за всадниками юноши гнали небольшую отару овец на прощальное пиршество батуров. Последними шагали верблюды, завьюченные котлами, бурдюками с водой и кумысом.
В это время на сырту между курганами пробирались несколько половцев, которые должны были определить место для погребения. Впереди шел старый, весь заросший волосами шаман. На спине горбился волчий мех, на поясе метались чернохвостые шкурки хорьков и крылья ворона. Шаман вытягивал вперед худое лицо, точно вынюхивал воздух. Иногда он вырывал пучки ковыля, жевал их и сплевывал. Он выл и бормотал, каркал вороном и свистел. И все шли за ним как завороженные.
Но вот старик что-то нашел в траве и быстро сунул в рот. С диким криком, подражая ржанию раненого коня, он завертелся на месте и упал на землю. Тотчас его окружили четыре шамана.
У каждого в руке было по стреле. Приплясывая и корчась, они выкрикивали заклинания все громче и вдруг, будто по сигналу, упали как подкошенные. Каждый воткнул свою стрелу в землю.
Отсюда видно все кругом на целый летний день конного пути. Пусть знает храбрый батур Турог, кто едет мимо него: если свой — батур укажет ему путь, если враг — нашлет на него черную немочь... Пусть радуется батур светлым веснам, когда в степи расцветает жизнь и наступают ночи вешнего счастья. А в зимнюю темь пусть утешается близостью к звездам.
Мертвеца уложили на шкурах около могилы. Старый шаман заплясал вокруг коня Турога. Воины связали и повалили его. Старик взмахнул кинжалом... Впиваясь ртом в пронзенное горло коня, он долго пил горячую кровь. Остатки крови стекали в подставленный котел — ни одна капля не должна упасть на землю. А из котла ее быстро вычерпывали шаманы. Пили сами и мазали кровью губы покойника.